Но я не рассыпалась в восторгах.
Алви сбил пальцами невидимую пылинку с рукава и высокомерно, со стопроцентной уверенностью добавил:
– Все трое – только пешки. И я поясняю это исключительно потому, что ты пострадала. Но ты очень упрямая жертва.
– Я просто люблю справедливость.
– Нет такого слова как справедливость, зато есть доказательства. Ими манипулировал сильный и хитрый маг.
– Пешки, – усмехнулась я, словно не услышав его. – Дар можно и скрыть, как выяснилось!
– Если бы это было так просто, думаешь, этим бы не пользовался каждый второй? – парировал Алви, продолжая прощупывать меня взглядом, и вдруг уставился прямо в глаза. – Ты пытаешься выгородить Элоиса?
– Вот ещё! – фыркнула я.
Кажется, моё негодование, смешанное с искренним возмущением, успокоило Алви: он поправил взъерошенные волосы привычным жестом, позволил себе улыбку. Затем шагнул ближе, нависая надо мной тенью с золотыми бликами на завитках.
– И опять же исключительно потому, что хорошо к тебе отношусь, Стоули… – вкрадчиво начал Алви. – До демарша лже-Элоиса никто из магистров не встречался с практикой сокрытия дара. Во-первых, это очень энергозатратно. И я вынужден признать: то, как Элоис скрывал дар изо дня в день перед опытными менталистами, такими, как я и леди Элбери, – виртуозное колдовство. Чёрное колдовство.
«Вы чёрный маг?» – вспомнилось мне наше первое знакомство с Вёлвиндом. – «А разве похож на белого?» Каким-то образом он ни разу мне не соврал… Во мне всё замерло, затем я разозлилась ещё сильнее.
– Ну да, можно легко забыть про семью чёрных магов Наяды Сирадэ! И про книгу с запрещёнными ритуалами у Ковальски! Мало, конечно, верю в роль денег дяди Лили Пелье, но… А, может, просто всё так удачно сложилось? – выпалила я. – И коза проблеять не успела, а претендента на ректорский трон как не бывало. Вы к умственной слабости Гроусона часом руку не приложили?
– Опять хамишь? – опешил Алви.
– Правду говорю. – Вскинула подбородок я. – Её все не любят!
Алви поймал мой подбородок пальцами и приблизился.
– Правда – это не то, что ты придумала и так назвала, потому что в твоей красивой головке гуляет ветер.
Я высвободилась.
– Как угодно, сэр Алви. Ветер так ветер! Я хотела бы поскорее закрыть свой долг с манускриптами. Вы, наверное, тоже. За этим же пришли ночью? Уже можно начинать читать?
– Ты в себе, Стоули? Или переволновалась?
Похоже, великий манипулятор совсем не ожидал такого. Может, не настолько он и велик? В голове непрошено пронеслись слова Вёлвинда о достоинстве, и я расправила плечи. Подошла к столу и села, сложила по ученически руки под взглядом недоумевающего Алви.
– Я спокойна как никогда. Мне не с чего волноваться. И да, вы спрашивали недавно, поэтому спешу ответить: я не хочу целовать вас! И не хочу, чтобы вы ко мне прикасались. Единственное, чего я хочу – учиться, мне слишком многое стоит нагнать.
Алви обжёг меня взглядом и через мгновение усмехнулся с привычным презрением аристократа:
– Учись, Стоули. Как минимум, чтобы понимать, что не стоит настраивать против себя тех, кто пытался тебя защитить.
«И чтобы не выбирать мерзавцев», – ехидно повторила я про себя слова Вёлвинда.
– А ещё помни, что за нарушение субординации и правил, а так же за хамство не долго вылететь из академии. Вне зависимости от того, какой у тебя дар, – сухо добавил Алви.
Мгновение мы просто смотрели друг на друга. Затем он произнёс:
– И главное, собственно ради чего я зашёл: больше никаких стражей-драконов и исключений.
Алви взмахнул рукой с ректорским жезлом, и со вспышкой искр я почувствовала, как нечто невидимое, но осязаемое исчезло – он убрал моего стража!
– В пролёте первокурсников освободилось место Данны Маджоре. Завтра в течение дня потрудись переселиться в комнату номер триста тринадцать. Будешь жить с Минни Купер и Хлоей Баркендорф.
Сердце моё гулко стукнуло: Хлоя – это хорошо, а вот Минни… Она же всё будет докладывать троице.
– Как скажете. Отчёты ректору продолжать? – так же сухо произнесла я.
– Да. Ежедневные отчёты. Мне.
Дверь за Алви закрылась, и я осталась одна, дыша гневом, будто огнём. Заметалась в невыносимо пустой комнате. Затем села за стол и написала, продавливая самопишущим пером листок бумаги:
«Сегодня отличный день: сэр Алви Вагнер преподал урок всем студентам о том, что справедливости не существует, но есть умение пользоваться обстоятельствами. Я воспользовалась: прекрасно тренировалась на вивернах с командой для выступления перед королём. Говорят, Его Величеству особенно интересны заклинатели драконов. Джестер Вагнер – отличный наставник.»
Отправила листок как обычно по вечерам. Тот растворился в воздухе и, уверена, уже лежит на столе нового ректора.
* * *
О сне не могло быть и речи. Я попыталась взять себя в руки. Мне надо учиться! Даже не назло им всем, а ради себя! Довольно спасителей! Никто тебя не спасёт, если не научишь спасаться сама.
Я с решимостью достала из сумки учебники и тетради. Попыталась читать, но не понимала ничего. Руки дрожали, воздух был тяжёлым от осознания: я одна, на целом свете одна. В голове вставали образы родителей и тот день, когда мне сказали, что их больше нет. Полицейские приставы или инквизиторы, как их теперь называют, не дав забрать ни одной вещи, выставили из дома и втолкнули в чёрную карету меня, испуганную девочку в белом кружевном платье, с розовыми и голубыми лентами, утром вплетёнными мамой в косы.
«Ненавижу! Он убил моих родителей, он прогнал меня…» – кричало во мне всё. И с таким же громом снаружи сотрясала мир гроза. Её тоже никто не любил. И ей некого было любить. Весь этот шум поэтому: от того, что любви нет.
И как же мне хотелось тоже разбить что-то! Но даже поссориться было не с кем. Возможно, жить с двенадцатью чужими девочками было лучше…
На негнущихся ногах я подошла в дальний угол и, сев на колени, подняла с пола сюртук. Его запах коснулся моего носа, закружил голову, делая пьяной и особенно несчастной.
«Я ненавижу тебя!» – прошептала я сюртуку.
А потом прижала его к груди и расплакалась. Горько и громко, – так я в последний раз позволяла себе плакать только тогда, когда осталась одна. Навзрыд. Потому что любви нет…
И вдруг что-то зазвенело передо мной. Я подняла глаза и опешила: позвякивая молоточками друг о друга, передо мной на геккончике скакал по полу тиктаклин.
Я моргнула, от неожиданности прекратив плакать. Геккончик засветился и, словно важный боевой конь, сделал передо мной по полу круг, вышагивая лапками и размахивая хвостом. А тиктаклин снял колпачок, кланяясь. Затем нахлобучил его и прозвенел что-то весёлое, отчаянно стараясь.
