– Не ожидала, – сказала она. – Кофе?
Стараясь не смотреть в его сторону, она прошла к кухонному шкафчику и достала пару чашек.
– Если не сложно – стакан воды.
– Лучше все-таки кофе. Успокаивает. – Громко стукнув, одна из чашек упала на пол и откатилась к ножке стула.
– Успокаивает?!
– Возвращает ощущение реальности. А то такое чувство, что на меня свалился слон в клоунском колпаке.
– Неужто я так потолстел? – удивился Наткет.
Николь повернулась. Она смотрела столь пристально, что в итоге Наткет не выдержал и отвел взгляд.
– Потолстел? Нет. Но уши до сих пор большие.
– Э… Ты тоже хорошо выглядишь.
Разобравшись с чашками, Николь поставила на плиту закопченную турку, наполнив ее водой наполовину. Наткет отметил, что кофе она готовит на одного.
– Утренним приехал?
Ответ был столь очевиден, что Наткет замешкался.
– Ну да…
– Мог бы и предупредить, – в голосе мелькнула обида. – А не являться вот так вот…
– Не ждала?
– Сегодня – нет.
Кофе вскипел кремовой пеной, спеша выкарабкаться из жестяного плена. Николь сняла турку с огня, дождалась, пока пена осядет, и поставила снова. Сегодня? Что, черт возьми, значит это «сегодня»? Притом сказанное тоном, каким старик Ной мог бы разговаривать с улиткой, соизволившей явиться за пять минут до потопа.
– Я и не думал, что в моем доме кто-то живет. Нет, я не против, но… – Наткет замолчал, поскольку не представлял это самое «но».
– Так сложились обстоятельства, – сказала Николь, не собираясь эти обстоятельства обсуждать. – Но я рада, что ты не против. Как-то не хочется оказаться на улице. Все равно ты здесь не живешь, так чего дому пустовать?
– Действительно, – согласился Наткет.
Николь стала разливать кофе и тут же озадаченно уставилась на внезапно опустевшую турку. Покачав головой, перелила половину из одной чашки в другую.
– Надолго?
– Завтра вечером автобус.
Николь медленно повернулась.
– Прости, когда?
– Завтра. – Наткет уставился на кроссовки.
– То есть я правильно поняла: прошло двенадцать лет и четыре месяца, и ты решил заскочить на выходные?
Наткет улыбнулся, но получилось вымученно и неестественно. Он развел руками.
– Так сложились обстоятельства. У меня здесь дела… А в понедельник надо на работу.
Работа… Ха! Лучшая в мире ширма. Идеальный способ уйти от ответственности – чуть что, ссылаться на чрезмерную занятость. Все понимают, все также зарабатывают на кусок хлеба. Гипертрофированное чувство долга к пустякам – иначе не назовешь. И обратный билет лежал в кармане…
– Обстоятельства, – фыркнула Николь. – Хорошо, хоть так сложились. Я уже решила, что все, что осталось, это смотреть на твои ботинки по телевизору. Да и те раньше трех ночи не показывают.
– Ну, почему так…
– А как еще? Всех новостей за двенадцать лет – одна открытка на Рождество!
– Знаешь, как сложно найти хорошую открытку?
На какое Рождество? Наткет судорожно перебирал воспоминания, но долго не мог выяснить, когда он отправлял открытку. Пока крошечный бесенок на краю сознания не напомнил о вечеринке на студии пять или шесть лет назад. Проклятье! Он же был пьян в стельку… Страшно даже представить, что он там написал. Наткет отвел взгляд.
– Ты сядешь или так и будешь стоять столбом? Кофе стынет.
Наткет поспешил сесть. С самого начала встреча не заладилась, и с каждой минутой становилось все хуже и хуже. С другой стороны – сам виноват. По сути, его молчанию не было никакого оправдания. Что сложного в том, чтобы набрать номер или чиркнуть пару строк? Обижаться можно сколько угодно, но сейчас он прекрасно понимал, что у Николь прав на обиды куда больше. И чего он ждал? Что явится через двенадцать лет, а она кинется ему на шею? Конечно, Наткет был бы не против такого расклада, но от него до реальности – как от Земли до Марса. Он так старательно вымарывал Спектр из своей жизни, а каких-то пяти минут хватило, чтобы вернуть все на круги своя.
Николь сидела напротив, поставив локти на стол и Держа чашку обеими руками. Наткет взглянул на безымянный палец и обрадовался, не увидев кольца.
– Одна живешь?
Николь, заметив взгляд либо правильно истолковав улыбку, строго сказала:
– У меня есть парень.
Чтобы замять неловкость, Наткет быстро сменил тему.
– Утром слышал твоего отца. Опять воюет? Что еще за раскопки?
– Да ничего особенного, – повела плечом Николь. – Палеонтологическая экспедиция. Вроде нашли кости нового вида динозавров. Похоже, здесь может оказаться крупнейшее захоронение какого-то периода. Сейчас на этих раскопках треть города работает: туристов все равно нет, рыбалкой не заработаешь – квоты на вылов опять снизили, а тут хоть какой-то приработок… Но папа же не может. Говорит, что на самом деле ищут нефть. А костями только прикрываются: все-таки кусок побережья заповедный, просто так не покопаешь.
Она сделала небольшой глоток.
– С тех пор как умерла мама, он совсем сдал… Птица не так чирикнула – у него готов новый заговор. Дом заколотил, живет теперь на дереве.
– Марта умерла? – ошарашенно переспросил Наткет.
– Год назад. Рак. Под конец там была неприятная история. Мама стала встречаться с одним человеком. Она и умерла не дома… А они с папой больше тридцати лет были вместе. Впрочем, сейчас это не важно.
Николь вздрогнула. Наткет едва сдержался, чтобы не вскочить и не обнять ее. Он вспомнил мать Николь – невысокую женщину с вечно красными руками. В детстве та очень беспокоилась о питании Наткета и то и дело пичкала его тушеными овощами. А теперь только воспоминания и остались… Он уставился в чашку, но в черной гуще не увидел собственного отражения.
– А у тебя как? – спросила Николь после некоторого молчания. – Про кино я знаю. Может, видела и не все, но много.
Наткет не стал уточнять, смотрела ли она констрикторские фильмы из-за их содержания или только из-за его участия.
– Если опустить кино – то никак. Вот вроде как живешь, а рассказать и нечего. Работа, работа… Сегодня надо устроить вторжение инопланетных овощей, завтра разбудить доисторического сурка-людоеда. На остальное времени не остается.
Николь усмехнулась.
– Семья? Дети?
Наткет покачал головой. Показалось, или во взгляде Николь скользнуло подобие радости? Хотя с чего бы? У нее есть парень – сама сказала. Так чего он выискивает признаки того, чего нет и в помине? Ловит жирафа на полюсе, как бы сказал отец.
