– Погодите… Один вопрос.
– Да? – обернулся врач.
– Я понимаю, звучит глупо… – Наткет замялся. – Вы проверяли его кровь на яд кораллового аспида?
– Какой яд? – переспросил доктор.
Наткет вздохнул. Врачам положен скепсис, но то недоверие, с которым на него смотрел доктор, заставило чувствовать себя неловко. Ну с чего он взял, что Краузе тоже отравлен? Обычный приступ – Большой Марв еще утром жаловался на сердце.
– Кораллового аспида, – повторил Наткет.
– Тропическая змея в красную и черную полоску? А смысл? Откуда здесь взяться коралловому аспиду? И если б она его укусила, он бы с вами уже не разговаривал…
– А если доза была маленькая? Это могло не убить, а лишь спровоцировать приступ?
– Не думаю…
Врач прищурился.
– Погодите, – сказал он. – Я вас знаю – это вы рядились в костюм обезьяны?
Наткет вспыхнул и беззвучно выругался. Констрикторская слава не собиралась его отпускать.
– Ну, как сказать…
– И писали в газету письма про снежного человека!
– Это был мой отец, – вздохнул Наткет.
– Тогда понятно, – врач посмотрел на часы. – Коралловый аспид… Нет, коралловый аспид – это слишком. Всего хорошего.
Кивнув на прощание, он быстрым шагом пошел по коридору.
– Вы все-таки проверьте! – крикнул вслед Наткет, но доктор уже скрылся за поворотом. Оставалось только надеяться, что у врача взыграет научное любопытство и он сделает соответствующие анализы.
Это ж надо постараться – оставить после себя такую славу! В Спектре любое упоминание об отце упиралось в его глупые выходки и истории. В то же время Наткет успел убедиться, что часть отцовских историй имела под собой основание, а теперь начал сомневался в надуманности остальных.
Вот только с отцом не поговорить… Наткет вздрогнул от укола тоски и грусти. Даже память о себе Честер похоронил… Фотографии, дневники – как теперь узнать, что с ним происходило на самом деле?
Нет, стоп… В могиле лежала совсем не память об отце. Все эти фотографии грибов с мнемонической нагрузкой имели смысл только для самого Честера. Можно сколь угодно долго смотреть на снимок какой-нибудь поганки – для Наткета она так и останется поганкой. Для Честера же каждый гриб нес новую историю. Беда с мнемоникой в том, что без этой подсказки Честер бы и не подумал о тех событиях. Чтобы выудить воспоминание, нужен крючок.
Наткет присвистнул. Это что же получается? Выходит, Честер похоронил свою память? В этом ключе его исчезновение приобретало не просто таинственный, а зловещий оттенок. Точно отец прятался, картинно заметал следы. И Николь об этом говорила. Фотографии и дневники – дорого бы он сейчас дал, чтобы на них взглянуть.
Наткет вышел из больницы. Тонкая полоска луны серебрила макушки сосен на холмах. Небо было густого синего цвета, почти черное. Редкие перья светлых облаков ползли поперек Млечного Пути в сторону Большой Медведицы. Зачем облака переходят дорогу? Присмотревшись, Наткет различил крошечную красноватую звездочку и решил, что это и есть Марс.
– Добрый вечер, – раздалось за спиной.
Рэнди курила, прислонившись спиной к стене. Петли табачного дыма, плотные в холодном воздухе, прятали лицо.
– О! И снова – здравствуйте… – Наткет нахмурился. – Скоро начну думать, что вы меня преследуете.
– Сами говорили, город маленький, – пожала плечами Рэнди.
– Ну да, – согласился Наткет. – Есть такое… Но здесь-то вы как оказались?
– Приехала на машине скорой помощи, – сказала Рэнди. – После того как у мужа Мартины случился приступ.
– Что?!
– А вы разве не из-за этого приехали?
Наткет замотал головой.
– Погодите. Откуда вы узнали про приступ?
– Сложно было не заметить. Он случился у меня на глазах.
Наткет глубоко вдохнул.
– И вы все видели? Его укусила змея, да? В черную и красную полоску?
– Нет, – сказала Рэнди. – Обошлось без змей. Сердце… Мне жаль, но, боюсь, это я виновата.
– Вы?!
– Да. Стала расспрашивать его про жену, он переволновался.
– Большой Марв? Переволновался? – Наткет картинно хохотнул.
– Ничего смешного, – обиделась Рэнди. – И за грубой внешностью может скрываться ранимое сердце. А он любил свою жену…
– Понимаю, – сказал Наткет. – Только… Это не было похоже на покушение? Отравление?
Рэнди покачала головой.
– Чисто работают, – вздохнул Наткет.
– Кто? – не поняла Рэнди.
– Консорциум.
Рэнди нахмурилась.
– Это который торгует устрицами?
– Точно.
Рэнди отбросила недокуренную сигарету – рыжий огонек сверкнул метеором и растворился в ночи.
– Не подвезете до маяка? – спросила девушка. – Одной возвращаться небезопасно.
– Конечно, – сказал Наткет. – Небезопасно?
– Ящеры, – пояснила Рэнди.
Наткет вздрогнул.
– Только не говорите, что и у вас рептилофобия…
– Фобия? – усмехнулась Рэнди. – Я бы не сказала. Инстинкт самосохранения.
– Проклятье, – сказал Наткет, проходя к машине. – Может, хоть вы мне скажете, что не так с этими ящерицами?
– Долго рассказывать, – уклончиво ответила Рэнди. – И вы не поверите.
Они сели в машину. Наткет выехал со стоянки и повернул к маяку.
Во влажном воздухе свет фар расплывался дрожащими радужными гало. Деревья вдоль обочины вздымались темными громадами, остроконечными, словно клыки неведомой твари. Ночное шоссе казалось маленьким и в то же время бесконечным – потрескавшийся асфальт и поразительно похожие друг на друга выбоины. Точно они ехали по кругу, а деревья были зубами огромной змеи, вцепившейся в собственный хвост.
– Не поверю? – сказал Наткет. – С чего вы взяли? Сегодня мне посчастливилось поверить во столько вещей, что я чувствую себя черной королевой. Одной невероятностью больше…
Рэнди не повернулась. Смотрела на дорогу, широко раскрытыми глазами, будто ждала, когда из темноты навстречу «жуку» кто-нибудь выскочит. Ящерица?
– Зачем вам? – спросила она. – Это не ваша война.
– Неужели? – возмутился Наткет. – Тогда почему я в ней увяз по уши? Что бы там ни говорил Густав Гаспар.
Рэнди прикусила ноготь мизинца.
– Густав боится, – сказала она. – Он слишком много потерял… И продолжает терять.
