— Было? — он раскраснелся. — Отвечай…
— А какая сейчас разница? — я пожал плечами и ласково провел по светлому изображению мертвой любимой. Мила здесь совсем молодая, волосы слегка отдают золотом — она тогда оттеночным бальзамом пользовалась. Это было задолго до отношений с Лютым.
Я протянул Леше рядом две фотографии, стык в стык, чтобы локоны соприкоснулись, и в его глазах прочиталось узнавание.
— Дошло, наконец.
— Но ты ведь приходил тогда…
— Да, чтобы попрощаться. Я хотел уехать, чтобы вам не мешать и себя не мучить.
— Пиздец, а я все эти годы лелеял ненависть к пустоте, — Лютый на мгновение стал прежним, доверчивым, открытым другом, но я не обманывался. Мне хватило его дружбы с лихвой.
— Ничего. Переживешь.
Мы надолго замолчали. Я сжал-разжал пальцы. Обручальное кольцо сняли перед операцией. Наверное, оно теперь и не нужно.
Сердце тоскливо сжалось, я поднял голову и вгляделся в опечаленное лицо Берегового.
— Где Варя? Что с ней? — на этот раз сил хватило добавить хрипотцы и густоты в голос.
Леша долго пилил меня взглядом, а после рухнул на диван и тяжело выдохнул в ладони.
— Не думаю, что вам стоит сейчас встречаться, — говоря это, он возвращал себе облик непроходимого ублюдка. Твердого в своих решениях.
Я потянул край губ в сторону, имитируя улыбку. Больно как, словно мои шрамы ожили, углубились.
— Она моя жена.
— Нет, — отрезал.
— Да. Она — Жарких Варвара, и я ее муж — Владислав Жарких.
Лешка снова встал. Заходил по палате, заметался, будто в его голове поднялась не буря мыслей, а торнадо.
— Пусть она решает, что с тобой делать, — выдохнул он наконец, когда на ковре осталась борозда от хождений. — Но пока нельзя к ней.
— Почему? — я напрягся, вцепился в трость.
Лешке вдруг позвонили. Он быстро ответил и, метнув в меня горячий взгляд, бросился к двери.
Я за ним и услышал улетающие за угол фразы:
— Варе плохо стало. Говорят, что с вечера не может никак родить, нужно решать, делать ли кесарево…
Я прижался к стене. С трудом выдохнул боль, что рвалась из груди, и попер по коридору. Кто-то окликнул, я отмахнулся. Пытались меня остановить, я отпихнулся.
Где родильное, я знал. В приемной, увидев меня, попытались не пустить, но я и их отодвинул и грузно пошел по коридору. Медсестрички бегали, врачи что-то орали, а я пер дальше. На голос.
Высокий, отчаянный…
Дверь в родзал была приоткрыта. Здесь пахло медикаментами и кровью. Медсестричка подлетела ко мне и, не обратив внимания на мое сопротивление, попросила минутку подождать, после нацепила на мои плечи белый халат и повела меня дальше.
— Вы Жарких? — вдруг спросила она. — Сегодня у нас одна рожает.
Я опустил веки. Силы покидали меня, сердце будто перестало биться, замедлилось, сжалось пружиной.
— У вас девочка, — ласково проговорила она и протолкнула меня в светлое помещение. Я на миг ослеп, а после лишился крепости в ногах.
Сердце усиленно застучало снова.
Варя, измученная и потная, лежала на передвижной кровати и, счастливо улыбаясь, кормила грудью светловолосую малышку.
Мои колени подогнулись.
Я смог дойти до нее, но у кровати уже не удержался. Опустился рядом и, ловя заплаканный синий взгляд, прижался губами к ручке дочери. Маленькие пальчики крепко ухватились и не отпускали.
— Не отпускай… — прошептал я, опуская лоб на Варино плечо. — Боже… спасибо…
Сегодня родилось два человека.
Немного недоношенная девочка — Людмила Жарких… И ее отец — Владислав.
Сергей Волков, погибший в тюрьме, навеки канул в прошлое.
Так решила она, любовь всей моей жизни.
Варенька…
Конец
