Мы болтали в сауне, босые, замотанные в полотенца; я захватил нам по пиву. Несмотря на экстравагантные удобства, дом казался призрачным. Я очень редко видел других жильцов. Дом был сдан почти пять лет назад, но более половины квартир так и стояли непроданные, а многие купленные – незаселенными: предположительно, их приобрели люди, жившие не в Нью-Йорке, в качестве капиталовложения.
Несколько заселенных квартир относились к доступному жилью. По закону новые здания вроде этого должны выделять небольшой процент квартир бедным. Чтобы получить их, нужно участвовать в городской лотерее.
– Десятки тысяч людей участвуют в такой лотерее, но лишь единицам везет. Я выиграла эту квартиру, и это самая большая удача в моей жизни, – сказала Джилл. – Может, единственная удача в моей жизни.
– Но разве доступное жилье не для настоящих бедных?
«И может, оно не предназначено для хорошо образованной белой девушки, чьи родители относятся к среднему классу и живут в пригороде?» – не сказал я.
– Не думаю, что ты понимаешь, как мало у меня средств. Мой доход был сильно ниже планки, позволявшей участвовать в лотерее.
Хотя я редко встречал кого-то в здании, Джилл говорила, что постоянно сталкивается с жильцами, поглядывающими на нее пренебрежительно, потому что она не владеет своей квартирой.
– Никому из программы доступного жилья не разрешается пользоваться этими удобствами, – пояснила Джилл. – Но слямзить эту штуку проще простого. – Она показала маленький черный кусок пластика – брелок – и коснулась им замка в двери сауны. Замок одобрительно пикнул, и светодиод сменил цвет с красного на зеленый, разрешая нам войти.
Жар расслабил мои мышцы, прояснил голову, а холодное пиво было удивительно вкусным.
– Когда у тебя были последние отношения? – спросила Джилл.
Я удивился вопросу.
– Давно. Я тогда жил в Орегоне. Мы с девушкой встречались пару раз в неделю, и это было часто, учитывая, что я жил с родителями и не мог пригласить ее домой. Учишься заниматься сексом в тесноте. Например, в машине.
– То есть до серьезного не дошло?
– Она так и сказала мне: «Лукас, ты несерьезный человек». Обидно, но в общем-то верно.
– М-м. Определенно обидно – как минимум.
– А ты?
– Я жила с парнем какое-то время. С тех пор только случайные встречи. Но меня это устраивает. – Она помешкала и спросила: – А что мы?
Отвечать мне не хотелось, поэтому прикинулся дурнем.
– Сидим в сауне, пьем пиво?
– Нет, я имею в виду, чем мы занимаемся?
– В смысле, с историями Марго?
Джилл, разумеется, спрашивала не об этом, но она отхлебнула пива и сдалась:
– Конечно.
– Истории отличные.
– М-м-м.
– Пожалуй, эгоистично держать их исключительно для себя.
– Хочешь выложить в Сеть?
– Нет, нужно сделать из них книгу. Опубликовать. Ты писательница, ты ведь знаешь, как это работает?
– Да, конечно.
Вспоминая это теперь… Джилл не дала четкого согласия.
Я потянулся к ней и поцеловал, пока она улыбалась, – может, под влиянием момента, а может, мне было совсем неважно, считает ли она это хорошей идеей. Я запустил руки под полотенце Джилл, погладил ее по спине.
– О, поэтому ты хотела в сауну, – сказал я, обнаружив, что на ней нет купальника.
Джилл стянула полотенце, откинулась на спину.
– Так ты хорош в тесноте?
Из-за жары в сауне дыхание у нас было тяжелым и шумным. Я беспокоился, что кто-то войдет, но, разумеется, никто не вошел.
Лукас, ты должен посмотреть это видео.
Мне нужно отвечать на письма, Марго.
Сейчас посмотри.
Ты же знаешь, как трудно мне открывать видео, когда начальник пыхтит у меня за плечом. Клянусь, его больше занимает то, что у меня на мониторе, чем его собственная работа в «Нимбусе».
Ладно, тогда я просто опишу тебе. Белый парень в черной толстовке с капюшоном и черной шапке. Он на крыше одноэтажного дома. Подходит к мусорному баку.
Металлическому?
Нет, к большому пластиковому баку. Ты видел такие в пригородах.
И он собирается прыгнуть в мусорный бак?
Похоже на то. Он подходит к нему. Прыгает, делает переворот в воздухе, но на полуобороте вопит «блядь!» и приземляется в бак жопой.
Я слышу, как ты ржешь на той стороне офиса.
Так здорово. И еще один видос. Белый парень, тоже в толстовке с капюшоном, размахивает нунчаками. О, а он весьма неплох! Показывает несколько приемов.
Он бьет себя в пах?
О боже, он только что вдарил себе нунчаками по члену.
Ты там так громко смеешься.
ОН ЗАЛЕПИЛ СЕБЕ ПО ЧЛЕНУ.
Марго, на тебя все пялятся.
Охренеть. Следующий видос.
Я не понимаю, чем тебя так привлекают эти ролики. В них просто какие-то парни травмируют сами себя.
Во-первых, это называется «фейлы». А во-вторых, они чертовски смешные. Нет ничего смешнее неудачи.
Я не понимаю привлекательности этого. Ты просто смотришь, как какие-то люди получают травмы, и смеешься над ними.
Мы работаем в технологической индустрии, которая фетишизирует неудачи. Мы превозносим мужчин, которые основывают компании и с треском банкротятся. Людей, которые запускают провальные стартапы, превозносят за то, что у них хватило ума и уверенности. Это даже не падение вверх. Это падение… во всех направлениях.
Полагаю, есть что-то бунтарское в просмотре видео о парнях, получающих по яйцам. Приятно видеть неудачу просто как неудачу, а не как путь искупления, который могут себе позволить только белые.
Да, именно. О боже, Лукас, взгляни на это!
Я не буду открывать.
Открой.
Нет.
Открой.
Ладно.
Хороший мальчик.
Ладно, это… съемка с приборной панели автомобиля.
Да, это видеорегистратор.
Видеорегистратор. Отлично. Кто-то ведет машину и… о, в них только что въехала другая машина. О, тут не одно видео. Это серия автоаварий. Подборка с видеорегистраторов. Марго, какого черта, это ролик на двадцать минут.
Дико, да? Я так рада, что не умею водить.
А почему они все из России?
Я читала, что в России у всех видеорегистраторы. Видимо, законы так слабы, а дорожная полиция настолько коррумпирована, что все ставят эти дешевые видеокамеры в свои машины, чтобы защититься в случае аварии. Если тебе въедут в зад, человек, который тебя ударил, может заявить, что ты сам виноват. Или у него больше денег, и он может дать на лапу копам, чтобы те встали на его сторону. Но система хотя бы признает съемку как улику. Поэтому у всех видеорегистраторы.
