– Погоди, как ты об этом узнал?
– Она написала жалобу в кадры. А поскольку у нас нет отдела кадров, жалоба прилетела ко мне.
Я и не знал. В смысле, Нине не понравилось, когда я попытался ее утешить. Но написать жалобу?..
– Зачем ей жаловаться тебе? Она могла бы просто… сказать мне, что я не прав. – Я ощутил потребность объясниться, но смог только выдавить: – Мы с ней нормально общались.
– Как сказать своему начальнику, который неприятно коснулся твоей руки в офисе, что он полный мудак?
– Я лишь пытался поступить правильно.
– Ну, она так не расценила. – Брэндон закатил глаза. – Не волнуйся, Лукас. Я об этом позаботился. Так поступает хороший начальник.
– В смысле, ты позаботился?
– В обмен на пару недельных жалований Нина подписала кое-какие бумаги. Ты снят с крючка.
Я налажал, а Брэндон гордился, что защитил меня от последствий. Я злился на себя, что не просек ситуацию. Мое унижение быстро переплавлялось в ярость на Брэндона, скрывшего этот инцидент. Я не из тех, кто дает волю кулакам, но мысль о том, чтобы врезать по этой самодовольной роже, страшно бодрила. Только что я наблюдал, как Эмиль целых полчаса орал на Брэндона, а тому хоть бы что. Мне хотелось, чтобы Брэндон ощутил боль. Нестерпимую боль. Не физическую, а душевную. Чтобы он усомнился в своих решениях, которые привели его вот к этому моменту, к тому, кем он стал.
Но я не знал, как добиться этого, поэтому просто потянулся через стол, выдернул сигарету из его рта и бросил на пол.
– Да ладно, чувак.
– Здесь нельзя курить.
Я встал и двинулся прочь. У двери обернулся, чтобы еще что-то сказать, но Брэндон уже зажигал новую сигарету, долбаный врун.
Первый бар, в который я забрел, оказался дрянным. Весьма дрянным. Но какая разница. Я никогда не понимал людей, слишком разборчивых по части мест, где можно надраться.
Около полуночи я завалился в бар возле своего дома и заказал пиво и шот виски.
– Какое пиво? – спросил бармен.
– Самое дешевое.
– А виски?
– Самый дешевый.
Выглядел я, должно быть, препаршиво. Я пил весь день. Бармен – чисто выбритый, подтянутый парень лет тридцати с небольшим – оглядел меня сверху вниз с привычной озабоченностью полицейского не при исполнении. Спросил, не нужно ли ему присматривать за мной, что было скорее предостережением, чем вопросом. Я отмахнулся.
Я написал Нине сообщение с извинением и тут же его запил. Не знаю, с чего я решил, что она ответит. Пять бутылок пива спустя, когда заведение закрывалось, бармен потребовал расплатиться. Я вытянул горсть купюр из кармана и принялся считать. Он налил еще две стопки виски, залпом проглотил одну, вторую подтолкнул ко мне:
– За счет заведения, но выпивка не помогает, малыш.
Я не выношу, когда меня называют «малыш», но сейчас это меня не задело. Он прав. Веду себя как малолетка.
Я начал говорить и уже не мог остановиться. Было поздно, в баре мы остались одни. Я рассказывал про Джилл, про Брэндона и «Фантом», про Нину и про то, какой я мерзавец, про головную боль – до того адскую, что хотелось лечь лицом на барную стойку. Но в основном я говорил про Марго.
Бармен мыл бокалы, вытирал длинные деревянные столешницы. Переворачивал барные стулья вверх тормашками и ставил на столы.
– Есть у меня подруга, – сказал он. – Ее мать недавно погибла. Внезапно. Автоавария, ехала на машине, шел дождь, колеса повело, и она врезалась в дерево. Мгновенная смерть. Жуткая, жуткая история. Моей подруге позвонили и сообщили эту ужасную новость среди ночи. Подруга не любит проверять голосовую почту. Да все мы такие, пожалуй. Какой человек часто проверяет голосовые сообщения? Разве что псих. Но не суть. После похорон и поминок на подругу наваливается тяжеленная скорбь. Она не плачет, но едва живет. Спустя несколько недель проверяет голосовые сообщения. И находит то, что не слышала. От матери. В день ее смерти. Тут мы с подругой расходимся. Я бы прослушал его немедленно. Но она – нет. Слишком тяжело. Можешь себе представить: в твоем телефоне последние слова твоей матери? Как она могла заставить себя прослушать их? Моей подруге казалось, что как только она их услышит, ее мать исчезнет навсегда. Такова скорбь, верно? Осознаешь, что печальнее всего не то, что больше никогда не увидишь этого человека. А что никогда не услышишь от него ничего нового. Но шли дни, недели. Я умолял подругу прослушать сообщение, я видел, что ее это убивает. И вот наконец она решилась. Зажгла свечи, выпила, подготовилась попрощаться с матерью навсегда. Открыла телефон и включила сообщение. А там что-то странное – голоса матери не слышно. Какие-то шорохи, непонятное. И все послание – две минуты такого шума. В нем ничего для нее нет. И тогда подруга поняла, что последнее голосовое сообщение ее матери – которого она избегала несколько недель, из-за которого винила себя в том, что не сняла трубку, – шорохи от ерзанья задницей.
Тут мы с барменом рассмеялись. Не знаю почему. Ничего смешного, но я все смеялся и смеялся, не мог остановиться. Я так хохотал, что горло скрутило спазмом и смех перешел в кашель.
– Сколько раз ты рассказывал эту историю?
Музыка уже была выключена, так что я слышал звон бокалов, которые бармен понес в пластиковом ящике к задней двери. Он крикнул из подсобки:
– Определенно не раз.
Он вернулся с пустым бокалом и налил себе воды.
– Сюда много кто заглядывает. В конце смены, когда в баре тихо, пьяные чуваки навроде тебя любят вывалить мне кучу дерьма, словно мы старые приятели. А я и рад стараться.
Он осушил стакан в один глоток. Вытер рот.
– У большинства проблемы на работе, у меня есть и про это история. У многих проблемы с женами или близкими, есть три-четыре истории на эту тему. – Он помолчал. – Не так много людей говорят о погибших друзьях или любимых. Так что эту я рассказываю нечасто.
Он махнул на часы, я оглянулся, что они показывают, разглядеть не смог, но намек понял: пора закругляться.
– А это все правда? Про подругу и голосовое сообщение от погибшей мамы?
Бармен надел куртку. Выключил свет.
– Ты похож на человека, который задает много вопросов, но в действительности не хочет получить ответ.
Джилл сообщила, что от меня несет как от бара.
– В смысле, от целого бара. Будто кто-то взял всю выпивку, слил в котел, сотворил заклинание, и из котла возник парень.
Она была в поразительно хорошем расположении духа, учитывая, что я заявился к ней среди ночи, а перед этим мы неделю даже не разговаривали. Джилл сказала, что все равно не спала, и хотя я был изрядно помят, она, казалось, рада мне. Может, соскучилась.
Джилл налила мне воды и усадила на диван.
