Лес он прекрасен был. Величественный могучий и неприступный. Он манил меня, и я всегда шла на тот зов. Как и мама любила одиночество и тишину, спокойствие ветра, бродившего в ветвях деревьев, будто он запутался и не знал, как выбраться. Землю, которую чувствовала кожей глубокой связью. И воронами, которые всегда реагировали на моё появление каким-то задумчивым молчанием. Они не улетали. Не боялись. Я подкармливала их, когда был хлеб и птицы всегда откликались, хотя не должны были. Это пугало и нервировало маму, поэтому я любила бродить в одиночестве по лесу, не боясь его тишины и секретов.
А потом я увидела ту кривую уродливую линию, которая осталась после вчерашней грозы и мои губы разъехались в счастливой улыбке. Быстро спускаясь с дерева, я не услышала голосов, когда мои ноги коснулись земли. Руджеро, Мора и Надаль стояли полукругом и смотрели на меня, скрестив руки на груди. Если бы я была внимательней и задушила возбуждение, бурлящее в груди, не попала к ним в лапы, но в тот момент оказалось уже поздно.
Мне досталось в тот день, как всегда. Они обзывали меня незаконнорождённой и брошенной. Изгоем. Они кидали в меня камни. Они оставляли на моём теле синяки, которые со временем впечатывались так глубоко, будто кожа не могла забыть, хотела помнить и не выкидывать то плохое, что мне принесла моя семья.
***
Я стояла и как заворожённая смотрела на птичку, которая сидела на ветке. Она была так же красива, как и белые цветы на ветвях дерева. Протянула руку и хотела сорвать один цветок, чтобы заправить за ухо, когда меня остановила тёплая ладонь мамы.
— Олеандр очень красивое потому и опасное растение. Коварное — оно своим видом привлекает жертву, а потом убивает её. Сок олеандра весьма ядовит. Так что не сто́ит срывать его цветы, Зафира.
Кивнув, я отпустила руку, когда птичка повертела головой, будто понимала каждое слово мамы её предостережение, вспорхнула и улетела.
— Всё — лекарство и всё — яд, — ласково погладив меня по щеке, произнесла мама. — Но не сто́ит проверять насколько это правда, ведь дело в количестве. Доза решает исход.
Мама потянула меня за руку и когда мы дошли до нужного места, она опустилась на колени, заставив меня последовать её примеру. Её пальцы нежно коснулись цветов, будто мама боялась, что может неосторожно разрушить их. Повредить.
— Амарант можно применять в пищу. Ты спрашивала, что за трава в салате вот она, Зафира. Запоминай целебные свойства трав. Лес наш друг, если ты относишься с благодарностью. Поверь придёшь злой и выльешь всё земле, она примет, но в ответ потребует платы, — мама посмотрела на меня, её губы изогнулись в мягкой улыбке. — Этот цветок называют неувядающим. Он полезен и весьма вкусен. Собери, пожалуйста, листья.
Она оставила меня на коленях и скрылась за толстой непроглядной стеной кустарника. Я отрывала лепестки складывая в подол платья, пока не набрала целую гору. Поднявшись, сжимая свою добычу, направилась по следам мамы.
Босыми ногами наступать на холодную продрогшую ото снега землю больно и обжигающе, но я так любила бродить по лесу босиком. Опора под ногами. Сила. Знания. Всё шло от земли. Она дарила каждому человеку историю истоки наших предков. И я уважала то, что видела. Ценила.
— Красивые, — смотря на поляну, усеянную белыми головками цветов, похожих на одуванчики, сказала я.
Мама сла́бо улыбнулась. Головные боли всё чаще преследовали её. Я видела в глазах мамы пелену и чувствовала тревогу, но она не показывала, как больно. Продолжала водить меня в лес всё дальше и дальше от нашего лагеря. К ночи мы возвращались, но весь день с самого утра проводили среди деревьев, травы, животных, насекомых. Тех, кому принадлежал лес.
— Будь внимательней, — упрекнула она.
Но как я могла быть внимательнее? Как можно оставаться на месте постоянно слушать, когда мне хотелось встать попрыгать? Заставить маму бросить попытки рассказать о травах? Сделать так, чтобы она встала на моё место и играла со мной?
— Это обман. Фасад, за которым сокрыто гораздо большее коварство, Зафира, — ласковым тоном объясняла мама. Я скакала вокруг неё, пока она не поймала меня за руку, чтобы привлечь внимание. Это сложно, когда тебе всего шесть. — Стебли, листья и цветки могут использоваться как лекарство. Болиголов — это красивый убийца. Каждая часть растения ядовита, поэтому нужно быть крайне внимательной, когда собираешь плоды.
Обычно я слушала всё, о чём рассказывала мама. Знала, где цветёт полынь. Её горьковато-солёный аромат казался неприятным, но он почему-то притягивал к себе. Я не могла связать эти две эмоции. Но любила повиноваться тому, что чувствовала. Не тому, что кричал разум. Запрет. Опасность. Тьма.
Я помню, как мама учила меня распознавать травы. О нет, она не показывала хорошие лечебные, она рассказывала о ядовитых растениях. Тех, которые могли свести с ума, покалечить, сделать инвалидом, убить. Показывала полынь и рассказывала о том, что написано в библии:
«Полынь в библии является символом наказаний Господних, олицетворяя безмерную горечь суда Божьего над ослушниками».
Обычно я игнорировала те отчаянные призывы. Но сегодня не хотела быть прилежной ученицей. Мне играть хотелось.
— Скучно, — уныло протянула.
И тогда мама поняла всю тщетность своих попыток. Осознала, что я не собираюсь быть сегодня послушной маленькой девочкой. Медленно встала с колен и посмотрела на меня строгим взглядом, а я знала, видела блеск озорства в её глазах.
— И чем же мы займёмся, непоседа?
— Ты водишь, мама.
Коснувшись её руки, я стремглав понеслась к деревьям. Они самые лучшие спутники для меня и отличное препятствие для мамы. Я так быстро бежала, смеясь во всю мощь своих лёгких и не сразу поняла, что потерялась. Испуг не то, что я испытала. Благоговение. Я одна наедине с лесом. Он представлялся мне чем-то бо́льшим. Грандиозным. Живым.
Я маленькая величина по сравнению с бесконечными деревьями, которые окружили меня. Моё воображение было слишком огромным и глубоким. Я чувствовала, как переговариваются между собой деревья. Шепчут листья друг другу, а ветер носит их слова, передавая другим веткам. А потом я остановилась. Воздух со свистом покинул лёгкие. Тот взгляд он осмысленным показался. Или это лишь моё воображение, которое рисует очень живые картины того, чего не было на самом деле? Ворон он смотрел на меня, сидя на нижней ветке дерева. Мне казалось он что-то говорит, но ведь птицы не умеют разговаривать?
Мои ноги шли не в ту сторону, но я не могла, не хотела останавливаться, когда подкралась ближе. Хотела услышать его шёпот, понимая, насколько всё кажется жутки устрашающим. И волнующим для моего маленького возбуждённого к знаниям и новым впечатлениям мозга.
— Уходи, — прикрыв рот рукой, чтобы не спугнуть ворона своим удивлением, я широко раскрыла глаза, на его приказ. — Кыш.
Отскочив назад, я наткнулась на препятствие и не сдержала крика. Обернувшись, увидела барона, который смотрел на меня весьма грозным и предупреждающим взглядом. Он гневался.
