— Соси, — приказ звоном ударил по мне.
Его лоб вжался в мой ещё сильнее, но я проигнорировала вызов в глазах Атласа. Мне хотелось толкнуть его. Ударить. Обнять. Прижаться к теплу тела. В тот момент меня изнутри разрывало от противоречивых чувств. И это делал он. Каждым своим действием. Взглядом. Словом. Притягивал к себе, потом толкал. А я каждый раз брала и брала, позволяя своей душе привязываться, зная, как это отчаянно опасно.
А потом я сжала зубы, желая причинить ему боль. Заставить почувствовать то, что пульсировало во мне. Я хотела залечить свои раны. Хотела скинуть те оковы, которыми были сплетены мои мысли и сжала ещё сильнее. Рык. Животный. Гортанный. Он вибрировал по мне, когда рука Атласа впилась в моё горло. Чем сильнее я сжимала зубы вокруг его пальца, тем сильнее он стискивал мою шею. Наши взгляды вели свою собственную битву, которую кто-то должен был прекратить, но я не хотела сдаваться. Дыхание рваными хрипами толкалось в гортань, пока мои зубы на его коже, словно тиски, смыкались.
А потом я отпустила. Резко. Быстро. Толкнула его почувствовав, как сильная рука отпустила горло, присела и ушла от того порочного замкнутого круга его рук. Закашлялась, хватаясь за рёбра, которые пульсировали в такт моим судорожным вздохам. Обернулась и увидела искру довольства триумфа победы, которой наполнились его глаза.
Атлас развернулся и вышел, оставив меня задыхающейся и злой. Слова гнева рвались из горла. Я хотела сорвать их с языка и кинуть в него словно то острые клинки, которые войдут в его тело, изрежут заставят пасть на колени и болеть, и тянуть, и гореть. И тогда я возвышусь над ним и получу то, чего жажду так отчаянно — его эмоций. Чистой ничем не прикрытой привязанности. Знанием хотела наполнится моя душа, что он не бросит. Не отпустит. Возьмёт за руку и проведёт по тому тернистому пути, который я для себя вырыла.
Упав на колени у кровати, положила голову на одеяло, всхлипнула, чувствуя, как глаза жжёт, но не позволила слезам пролиться. Сжала руки в кулаки решив бороться, пока не падёт последняя стена.
***
Тело моё нуждалось в отдыхе и Рошин не прогоняла. Я знала, осталось всего два дня, и мы уедем, потому каждый час, каждую минуту смотрела на дверь, ожидая увидеть Атласа, но после тех откровений, которые он снова вытянул из меня, не видела. Я задыхалась, по ночам вопила в подушку, била кулаками и просыпалась от острой боли в теле, но его всё ещё не было.
— Поговори со мной, — голос Рошин, которая присела на подоконник, когда я читала книгу, прорезал шум крови, пульсирующей в голове. — Что произошло, Зафира?
— Судьба настигла меня и решила наказать за прошлые ошибки, — эта правда горькой на вкус казалась, и она ранила.
Когда я посмотрела на Рошин и не увидела осуждения в её глазах последняя крепость моя пала. Я доверяла ей. Теперь больше чем Ясми которая всегда рядом находилась и поддерживала только потому, что Рошин знала эту тьму. Она внутри неё жила. Такая же, как моя. Она говорила на одном языке и это меня тянуло открыть хоть кому-то правду, которой я захлёбывалась.
— Моя мама она немного странной была. Я часто видела, как она уходит в лес и гуляет там. Бродит по тропинкам. Прижимается в объятиях к деревьям, словно силу у них черпает. Она всегда любила бродить по земле босиком и мне это тоже нравится. Чувствовать под ногами прохладу земли ощущать её сырость тёмный масляной аромат и позволять телу впитывать те чувства, — на моих губах призрачная улыбка бродила. В мыслях вспыхивали её образы моменты улыбки прикосновения. В душе всё болело и не от синяков, а от потери. — Она учила меня собирать травы. Видеть то, чего не могли другие и признавать, что есть нечто большее чем суеверие злоба и вражда. А потом я нашла её у алтаря. Она мёртвая лежала на холодной земле рядом тело животного всё в крови, а её глаза стеклянные и больные смотрели в небеса.
Сглотнула, сомкнула пальцы пытаясь не развалится на части, от правды, которая иголками впивалась в кожу.
— А потом я сбежала и путешествовала с бродячим цирком зарабатывая деньги, пока не приехала в ваш город.
— Здесь всё вывернуто наизнанку. Ложь может быть правдой. Зло оказаться добром, — ответила Рошин, спрыгивая с подоконника.
— Мне не нужно было ходить в Бакадимор одной, — шепнула, признавая истину. Глаза Рошин расширились, когда правда долетела до её разума. — В моей голове скопилось так много вопросов и тайн, которые не давали покоя. Знаю тот, кто ищет ответы, никогда не найдёт ничего хорошего. Скорее выроет себе яму, в которой и умрёт. Я хотела задать вопросы и узнать, что произошло. Мне требовалось удостовериться…
— В чём?
Сглотнув я открыла рот, пытаясь вытолкнуть то самое слово на букву «С», но не смогла. Открывала и закрывала рот словно рыба, выброшенная на берег. Оно застряло в гортани, и я не могла соскоблить его и сказать то, что уже давно подозревала. Признать, значит, с головой окунуться в пучину безумия. Ступить за тот самый край, когда больше ничего не будет сдерживать меня. Я не могла. Не хотела. Ни тогда, когда рядом не будет никого, кто сможет помочь мне выбраться. Того, кто возьмёт мою руку, сожмёт и не позволит провалиться в себя. Я не могла стать такой же, как мама бродить бездумно по лесу, совершать жертвоприношения танцевать петь непонятные песни.
Рошин погладила меня по щеке, когда я провалилась в своё сознание. В её глазах понимание сплелось с чем-то очень похожим на принятие или доверие. Тем, что заставило меня выдохнуть от облегчения.
— Я пойду на ярмарку тебе что-нибудь нужно, Зафира?
Покачав головой, я ещё долго смотрела в окно наблюдая за тем как ветер играет с листьями деревьев. Стучит в окно. Но не хотела снова идти в лес. После того, как Бакадимор почти поглотил меня, я не желала выбираться за пределы этого дома. Страх всё ещё сидел внутри и разрастался всё сильнее. А потом взяла в руки книгу историю о любви предательстве и боли и окунулась в неё, чтобы вытолкнуть те мрачные червивые мысли. Мне хотелось хоть на несколько часов потерять себя. Не быть собой, не слышать тех голосов, не чувствовать двояко, не пытаться думать.
Подняв взгляд от книги, которую читала, столкнулась с мраком в глазах Атласа. Там на глубине плескалось нечто тёмное: чернота, боль, которой был пропитан его взгляд. Он бил по нервам. Он заставил пульс подскочить в горле.
Мне стало интересно, как долго Атлас стоял, прислонившись к полке, и наблюдал за мной? Но ещё более интересный вопрос, будоражащий, заставляющий меня покрыться мурашками, зачем он делал это?
Но в тот момент в его глазах я заметила какую-то слабость. Грусть. Я не знала точно, что было в том взгляде, но то как Атлас смотрел на меня, заставляя дрожать всё в животе, сжиматься в единый комочек нервов от его открытого впервые взгляда, болью в сердце полыхало. Я сглотнула комок нервов, застрявший в горле понимая, что не нужно играть в его игры. Не нужно отвечать на провокацию вызов в его взгляде. Атлас думал, я не смогу этого сделать, но на самом деле он просто провоцировал меня, чтобы доказать самому себе, что может играть моими чувствами.
