Теперь тринадцать сотен миров общались через непостоянную лоскутную систему передаточных станций, отправляли сообщения кораблями и модифицированными торпедами, которые Наоми назвала бутылками. Та, о которой сейчас шла речь, была усовершенствованной конструкции: настроена на сбор и накопление предназначенных для Наоми входящих сообщений подполья и хранение их до особого сигнала. Система была далека от совершенства, Наоми не сомневалась, что немало теряется по дороге, зато она легко проверялась, трудно подделывалась, и проследить ее было почти невозможно.
Наоми, задействовав управление эпштейновским двигателем, слегка подправила его работу. Никто из находящихся вблизи «бутылки» ничего бы не заметил – все вполне укладывалось в рамки нормальных флуктуаций двигателя. А датчики на поверхности бутылки распознали пароль.
Сошлось.
Бутылка коротко вскрикнула, выпустив пакет плотно упакованных данных в эфир, открытый для всех кораблей в Медленной зоне. Направленный луч, сумей кто-то его проследить, сошел бы за указующий перст. Возможно, подслушать их мог бы любой из десятков находящихся здесь кораблей. На такой случай подполье время от времени подбрасывало то во врата, то в Медленную зону фальшивые «бутылки» – чтобы запутать следы и для дезинформации.
Система «Роси» всосала выплеск радиосигнала и тихонько принялась его распаковывать, а «бутылка» на краю пространства колец тем временем запустила свой двигатель и шмыгнула в ближайшие врата. Подпольщики Наоми увидят ее взрыв и поймут, что при первой возможности надо будет установить новую. Если же взрыв увидят лаконцы – даже если поймут, что он означает, ничего исправить уже не сумеют.
Такой способ, действующий по образцу расширенной ячейки АВП, изобрела сама Наоми. Полезное применение для грехов молодости.
– Что же, могло быть много хуже, – заговорил Джим. – Теперь вопрос, куда нам дальше.
– Зависит от принятых данных, – сказала Наоми. – Я бы не стала дольше необходимого задерживаться в пространстве колец.
– А мне бы не хотелось прежде времени попасть в зубы силам вне пространства и времени, – заметил Джим.
Прежняя легкость, прежний юмор – все на месте, но за ними ничего не было. «Нет, это не пустота, – подумала Наоми. – Огромная усталость».
– Если придется, – сказала она, – всегда можно… Ее прервал голос Терезы по корабельной связи:
– Мне нужна помощь. В машинном. Нужна помощь, срочно.
Джим отстегнулся раньше, чем она договорила фразу. В нем не осталось ни следа усталости. Дожидаться лифта он не стал, свалился в шахту, перебирая руками скобы, как ступени лестницы. Наоми отстала от него совсем ненамного. Что бы там ни было, она порадовалась вернувшейся к нему уверенности движений. Словно на минуту увидела прежнего Джима. Пусть он большей частью прячется, но где-то еще жив.
– Что у вас? – спросил из кабины Алекс.
– Что-то с Амосом, – отозвалась Тереза. Она говорила с напряженным спокойствием диспетчера скорой помощи.
– Мы на подходе, – сказала Наоми. Джим промолчал.
Они поравнялись с машинной палубой, когда Наоми услышала. Голос. Голос Амоса, но в нем не было слов. Тихий влажный звук: то ли рычание, то ли бульканье. Почему-то ей подумалось об утопленниках. Они с Джимом вместе шагнули в мастерскую машинного зала.
Тереза, поджав ноги, сидела прямо на палубе, держа на коленях большую лысую голову Амоса. Он дрожал, подергивался. На губах пузырилась светлая пена, сплошь черные глаза были пустыми, круглыми. И в воздухе стоял тошнотворный запах – не столько органики, сколько металла.
– У него припадок, – сказал Джим.
Тереза откликнулась дрожащим голосом:
– Почему? Ну почему все так?
Глава 4. Элви
– Выводим ее, – сказала Элви. – Отключаю.
– Нет, – ответила Кара. Голос у нее еще вздрагивал, но говорила девочка четко. – Я справлюсь.
Работа ее мозга отображалась в семи различных сводках на таком же количестве экранов. Данные БИЧ (так техники прозвали массу зеленого кристаллического вещества величиной с Юпитер – единственный объект системы Адро) отображались рядом. Усовершенствованная программа сопоставления данных сравнивала их по шести параметрам. В обеих колонках изменения сходили на нет, припадок – если это был он – после всплеска показывал более ровное течение.
Научные сотрудники и лаборанты обращали к Элви взволнованные, неуверенные взгляды. Она разделяла их чувства. Вспомнилось, как ей, старшей по общежитию, приходилось разгонять шумную вечеринку.
– Я – глава лаборатории. Она – объект исследования. Если я сказала: отключаю, – значит, отключаю.
Ее группа ожила, занялась завершением эксперимента, а Элви повернулась к плавающей над датчиками изображения Каре.
– Извини. Я не то чтобы тебе не доверяла – я в этом деле ничему не доверяю.
Девочка с залитыми чернотой глазами кивнула, но ее уже отвлекло что-то другое. Зрительные и слуховые участки коры у нее светились, как новогодний Париж, а через поперечную извилину проходили медленные глубинные импульсы, совпадающие с поступающими от южного полушария БИЧ энергетическими всплесками. Что бы ни испытывала сейчас Кара, переживание целиком завладело ее вниманием. Элви казалось, крикни она сейчас прямо в ухо Каре, до мозга дойдет ничтожно малая часть информации. Кстати сказать, и до тела тоже, потому что оно в полной мере участвовало в происходящем. Элви была знакома с теорией соматического сознания, однако БИЧ так усердно гнал информацию на всю нервную систему разом, что это сильно осложняло дело. Пока ее сотрудники выполняли процедуру выхода, возвращая Кару в простую человеческую реальность, Элви открутила показания к началу.
Созданный на государственные средства персональный корабль Элви «Сокол» – самая совершенная на тринадцать сотен миров лаборатория – был нацелен на единственный объект. Звучало это внушительно – пока не вспомнишь, что большая часть этих тринадцати сотен подобна крестьянским хозяйствам Европы конца девятнадцатого века: едва-едва умудряются себя прокормить, чтобы не пришлось к началу зимы забивать половину скота. После удара, убившего «Тайфун» и «Медину», уцелел только «Сокол», да и он был весь в шрамах. Обшивка пестрела темными швами, казавшимися почему-то реальнее той реальности, что оторвала от корабля треть его массы. Энергосистема и жизнеобеспечение были где залатаны, где переустановлены заново. И у Элви на бедре выделялась поперечная линия там, где нарастили кожу и мышцы взамен вырванного атакой куска с теннисный мяч величиной. Работа на «Соколе» походила на жизнь внутри травмирующего воспоминания. Элви делалось легче, когда удавалось сосредоточиться на данных, на БИЧ и на Каре с Ксаном.
Заместитель Элви, доктор Харшаан Ли, поймал ее взгляд и кивнул. Ей нравился этот энергичный молодой ученый. Больше того, она ему доверяла. Он знал, чего хочет, и его жест, предлагавший проследить выход Кары из эксперимента, соответствовал процедуре. Она кивком выразила согласие.
