Отец стоял рядом с ними, глядел на нее сверху вниз. У него были голубые-голубые глаза – не настоящие. Он улыбался. Тереза зажмурилась, приказывая себе проснуться. Этот сон она смотреть не хотела. Когда она разлепила веки, спирали исчезли, а отец остался. Он выглядел необычно. Волосы длиннее, чем он всегда носил, и при тех же рубашке и брюках, в которые одевал его на Лаконии Келли, – без ботинок.
Она медленно, осторожничая в слабом притяжении, села на койке. Сновидение не растаяло.
– Тереза.
Голос его был как вода для умирающего от жажды. На глаза ей навернулись слезы.
– Отец, – сказала она, и, хотя почувствовала дрожь голосовых связок – значит, почти наверняка заговорила вслух, он не исчез. Она все точнее ощущала себя бодрствующей. Сонливая лень отпускала ее, а образ не гас. До сих пор не погас.
– С днем рождения, – сказал он. – Все будет хорошо.
Она кулаком утерла слезы.
– Пока что плохо, – прошептала она.
– Уладится. Мне нужно еще совсем немного времени, а потом мы будем вместе. Раньше я мечтал слишком мелко. Теперь вижу яснее. И ты тоже увидишь.
Тереза мотнула головой, и тут в дверь резко постучали.
– Ты в приличном виде? – приглушенно прозвучал голос Алекса.
– Да, – ответила она, и дверь приоткрылась.
Еще мгновение ей казалось, что сон и реальность сейчас сойдутся лицом к лицу, но в щелку пролился свет, и отец пропал, как не бывало. Она еще раз утерла глаза, чтобы не видно было, что плакала.
– Привет, – сказал Алекс. – У нас там кое-что есть. Ты голодная?
– Конечно, – отозвалась Тереза. – Через минутку буду.
Алекс, кивнув, отошел, зато в щелке показался нос Ондатры. Собака толкнула створку и заскочила внутрь, чуть не улетев к потолку. Глаза ее заметались по комнате, будто что-то искали, и она тихонько заскулила.
– Ничего-ничего, старушка, – сказала ей Тереза. – Все прекрасно.
Она почти не кривила душой. Во всяком случае, все было лучше, чем раньше. «Росинант» подходил к кольцу Нового Египта, а оставшийся в глубине гравитационного колодца местной звезды «Ястреб», хоть и выжил, так отстал от них, что даже с убийственным ускорением не сумел бы догнать. Предстоящий проход кольца без представления о графике движения и с погоней на расстоянии выстрела вполне отвечал нынешним представлениям Терезы о «все хорошо». Зато Тимоти – Амос – опять обманул смерть, Ондатра была здесь, и обе они – не в какой-то там религиозной школе в жопе мира.
Она даже удивилась, как легко вздохнула, поняв, что план провалился. Сначала-то было страшно. Ужасно было видеть разорванное тело Амоса, бешеную перестрелку и гадать, не рискнет ли «Ястреб» вмешаться, несмотря на риск убить ее. Но едва все это закончилось, Тереза снова стала улыбаться. Она осталась, и притом она не виновата.
В камбузе она нашла всю команду «Росинанта» стоящей вокруг столика с желто-белым кексиком. Две напечатанные из медицинской резины свечки изгибались в форме единицы и шестерки. Огоньки были почти круглыми. Жалкое и трогательное зрелище.
– В нем, в общем, те же дрожжи и грибница, – призналась Наоми, – но мы добавили сахара, и выглядит симпатично.
– Это… Вы все так добры, – выговорила Тереза. Она не понимала, откуда взялся ком в горле. Может, от благодарности, или от грусти, или от сумятицы в мыслях, вызванной сонным видением отца.
Амос с Джимом запели. Наоми с Алексом подхватили песенку. Все это выглядело мелкой дешевкой без капли фантазии, но ведь они для нее старались, хотя не обязаны были. И когда Алекс сказал ей задумать желание и задуть свечки, она их просто задула. Не знала, чего пожелать.
Амос выдернул и сунул в утилизатор резиновые свечки, Наоми стала резать пирог, а Джим раздал всем груши с чаем и кофе.
– По традиции полагалось бы не к завтраку, – объяснила Наоми, вручая Терезе угловой ломтик, – но мы хотели успеть до перехода во Фригольд. На верфях у всех минуты свободной не будет.
– Все корабельные дела надо бы успеть до того, – согласился Джим.
Прошлый ее день рождения праздновали в бальном зале здания Государственного совета. Среди гостей были важнейшие персоны большого человечества, и Тереза – одна из них. Катастрофа, уничтожившая «Тайфун» и станцию «Медина», раздавила и отца, так что Тереза ощущала на своих плечах груз всей империи. Тогда она знала, чего пожелать. Выхода. И вот ее желание исполнилось. Совсем не так, как ей тогда представлялось.
Она осторожно откусила пирог, и оказалось… хорошо. Ненавязчивый вкус. Чуточку жестковат, чуточку суховат, но вкусно. Его выпекали не лучшие пекари тысячи миров в усердии впечатлить дочку бога-императора. Над ним не произносили торжественных речей, где были скрыты важные политические намеки, за ним не вручались тщательно продуманные подарки, о которых она спустя неделю не могла вспомнить. Ничего более непохожего на прежнюю жизнь она бы и вообразить не сумела. Даже забудь они про ее день рождения, вышло бы более привычно. Она не раз чувствовала себя забытой, даже стоя в лучах прожекторов.
Ондатра ткнулась ей в руку мокрым носом и негромко вопросительно взлаяла. Тереза отломила ей кусочек пирога. Собака принялась шумно обрадованно жевать.
– Что такое? – спросил Джим.
Она не сразу поняла, что он обращается к ней.
– Ничего. А что? – Ты вздыхаешь.
– Разве?
– Вздыхаешь, – подтвердил Алекс.
– Ничего, – сказала она. – Просто подумала, что все совсем не так, как в прошлом году. Только и всего.
– Не лучший способ отметить «добрые шестнадцать», – скривился Алекс. – Тут полагался бы большой праздник.
– Ты это о чем? – удивился Джим. – Большой праздник был в прошлом году. Кинсеаньера
[2]. Какие еще «добрые шестнадцать»?
– В ваших местах, может, и так, – отмахнулся Алекс, – а на Марсе празднуют шестнадцатилетие.
Наоми с ласковым недоумением обратилась к Джиму:
– Ты про «квинсе»? Откуда знаешь?
Амос улыбался пустой дружелюбной улыбкой, означавшей, что он не знает и знать не хочет, о чем они толкуют, да и пусть себе. Он иногда напоминал ей огромного терпеливого пса среди выводка щенков.
– Пятнадцатилетие. Кинсеаньера, – упорствовал Джим. – Почти на всей Земле это большой день. Мне праздник устраивал отец Цезарь. Поставили шатер, пригласили живой оркестр. Мне пришлось надеть костюм и научиться танцевать. Множество знакомых положили деньги на мой образовательный счет. Было забавно, хотя и немножко неловко.
Наоми хмыкнула.
