– Джиллиан… – начала Наоми, но связь уже заглохла.
Общая комната стала тесной как клетка, и страх впился Джиму в позвоночник – такой свежий и злобный, словно он и не держал его под спудом столько дней. Рядом разговаривали. Голоса накатывали волнами. Алекс: «Я бы ее вразумил, только бы она меня выслушала». Амос вслух рассуждал, сколько уйдет времени, чтобы пройти коридор в жестком вакууме и выживут ли остальные, если он это сделает. Наоми снова и снова повторяла имя Джиллиан, добиваясь связи. Молчал только он. Или нет, еще Тереза.
Она взглянула на него, будто они тут были одни. Он ей кивнул. Она кивнула в ответ.
Глава 19. Кит
Каюта на «Прайссе» досталась такая тесная, что они с Рохи не могли разминуться, не потершись боками. Толстая тканая обивка на металлических переборках имела неаппетитный оливковый оттенок с вплетенными оранжевой нитью инструкциями по уходу. Стенной экран был не больше двух составленных рядом ладонников, а его защитное покрытие Кит не смог оттереть дочиста, как ни старался. Койки со старыми гелевыми матрасами тоже были сконструированы неудачно: зажатые в стенные ниши, они прищемляли неосторожным пальцы на руках и ногах. Кроватку для Бакари приварили к палубе, металл по шву до сих пор блестел. Ее устройство оказалось куда удачнее.
На ближайшие несколько месяцев им больше негде было уединиться. «Прайссу» предстояло разогнаться к кольцу, перейти через него в систему Ньивстад и гнать дальше к Фортуна Ситтард – столице главной обитаемой планеты.
Камбуз, микроспортзал и душевые были общие на шесть кают. Кто-то поднял над их новым домом флаг города: красно-зеленый с черно-белым кругом – узор, подозрительно напоминавший футбольный мяч. Дверь в дверь напротив поселились два брата из Брич-Кэнди, променявшие материнскую компанию по сбору бесхозного имущества на контракт в Ньивстаде, фамильное ремесло выламывать оборудование времен терраформирования – на создание управляемой среды в непривычной биосистеме нового мира. Кит волновался, не будет ли плач Бакари мешать братьям спать, но пока что они не жаловались. В каюте подальше жили мать с дочкой предподросткового возраста – Рохи возилась с девочкой, готовя себя к тому, чего ждать дальше. У Кита сложилось впечатление, что женщина бежала от неудачного брака, а ее дочь посещала психотерапевта, летевшего тем же рейсом, только на четыре палубы ниже.
Киту даже эти сведения казались лишними, хотя он сознавал, что его отвращение к историям чужих семей вызвано по большей части проекцией. Он так привык избегать разговоров об отце, что остерегался и слушать о том, что на душе у других людей.
Кит выровнялся по центру кадра, потом передвинулся так, чтобы виден был и Бакари, прижатый к его груди компрессионным одеяльцем. И начал запись.
– Привет, пап. Не знаю, где ты сейчас и когда это услышишь, но решил послать весточку. Медвежонок тоже здесь.
Кит подстроился так, чтобы в рамке четче проявилось личико Бакари: завитки тонких черных волос на голове, полные мягкие губки, выпячивавшиеся и втягивавшиеся во сне, веки – темные, как будто подкрашенные тенями. Кит дал отцу, где бы и когда бы тот ни был, хорошенько разглядеть внука и вернулся на место.
– У нас пятый день невесомость. Он ее переносит лучше меня. В судовом лазарете есть для него камера с нагрузочным гелем, но на борту много семей, которым она требуется, так что тренируем его по расписанию. Хотя Рохи считает это очень важным. И, вероятно, права. Ему в камере не нравится, зато спит он потом как зверь. Так что с этим все хорошо. Я молодцом. И Рохи молодцом. Если мы к прилету на Ньивстад еще сможем друг друга терпеть, я скажу, что наш брак вечен. Мне непривычно жить в такой близости с кем бы то ни было.
Он помолчал, соображая, не стоит ли стереть и начать заново. Отец мог увидеть в шутках о разводе и корабельной жизни намек, а Кит совсем не думал его осуждать. Но Бакари зашевелился. Весь день он не проспит, а когда ребенок не спит, записывать сообщение не так легко.
Опять он разрывался надвое: одной рукой хотелось защитить отца, другой – сына. Кит вечно чувствовал себя между: между отцом и матерью, между матерью и Рохи, между требованиями контракта и семьей. Если верить матери, он унаследовал инстинкт миротворца от отца. Может быть, и так, хотя ему Алекс Камал запомнился иначе.
Он спохватился, что давно молчит, и виновато улыбнулся в камеру.
– В общем, – продолжил он, – врач утверждает, что с мальчиком все хорошо. К адаптационным коктейлям прибегать не пришлось. Говорят, в таком раннем возрасте от них больше вреда, чем пользы. Если соблюдать расписание упражнений и дать ему достаточно отдыха, когда окажемся на планете, он адаптируется быстрее нас. Здесь все вроде бы хорошо. Все по плану. Очень скоро будет прохождение сквозь кольцо. Это, в сущности, за весь рейс единственный пугающий момент. Зато Бакари первый шаг сделает на Ньивстаде. Марса он и не вспомнит. Надеюсь, у тебя будет возможность его повидать. Не знаю, важно ли это для него, но для меня важно. Рохи тебе понравится, и этого медвежонка ты полюбишь. Где бы ты ни был, надеюсь, что у тебя все хорошо и ситуация не страшнее необходимого. Береги себя, дед.
Он закончил запись и проиграл ее. Пауза, когда он ушел в свои мысли, оказалась не так уж заметна, и он сохранил сообщение, зашифровал и вставил в очередь на отправку по подпольному адресу, который сообщил ему Алекс. В политику он совался, только когда того требовали семейные дела.
Риск был, но совсем небольшой. Алекс понимал, что, если к Киту явится лаконская служба безопасности, тот, спасая себя и семью, пойдет на сотрудничество. Пока они не приходили, только с его матерью встречались год назад. Кит, как видно, в их поле зрения не попал, а в колонии он, надо надеяться, окажется еще дальше от лаконского радара. Еще одна причина заключить этот контракт. Причина, которую он с Рохи не обсуждал.
Бакари зевнул, еще не открывая глаз, и зашевелился на груди у Кита. Вот-вот проснется и по традиции потребует молока и смены подгузника. Кит спешно послал Рохи сообщение: «Еще спит, но скоро». Молочная смесь была под рукой, но Рохи верила в грудное вскармливание, и Кит, хоть и много возился с сыном, это чисто материнское дело с удовольствием уступил ей. К тому же это позволяло ему уйти в спортзал и согнать дневную норму пота.
Бакари наморщил нос – они видели у него эту гримаску еще на УЗИ – и открыл блестящие темные глаза. Глаза сфокусировались не сразу, но вскоре поймали взгляд Кита и ответили на него. Бакари тихонько забулькал – это был не столько лепет, сколько бормотание себе под нос. Особой радости при виде отца он не проявлял – возможно, потому что Кит почти всегда был рядом. И ощущал смутную гордость, думая, что сын в нем уверен.
Он рассуждал про себя, послать Рохи еще одно сообщение или достать готовую смесь, когда отодвинулась дверь каюты. И при виде лица жены он сразу понял, что дело плохо.
– Малыш? – сказал он.
– Я здесь.
Она кивнула на Бакари, и Кит выпутал малыша из прижимного одеяльца. Бакари тут же засучил ручкаминожками, но никакого недовольства в его движениях не сквозило. Как будто невесомый полет по воздуху был самым обычным делом. Рохи перехватила сына и притянула к себе. Тот уже знал, что за этим последует, и принялся теребить летный комбинезон у нее на груди. Рохи, двигаясь как лунатик, распахнула комбинезон и повернула ребенка к соску.
