– Все это видят?
Наоми нахмурилась.
– Что видят? – спросил Джим.
– Кольцо.
Джим протянул руку, но автодок недовольно пискнул на него. Экран включила Наоми и вывела на него наружный обзор. У них за спиной висели врата Адро – такие же, как все: темная спираль, образованная некогда невообразимыми силами протомолекулы. Только сейчас кольцо не было темным. Оно сияло. Вся его окружность светилась голубоватой белизной, и потоки насыщенных энергией частиц срывались с него, образуя гало.
Наоми тихо присвистнула.
– Пару минут как началось, – сказал Алекс. – И излучает сильно. Не особо опасно – больше в ультрафиолете и радиодиапазоне.
– Амос, – позвал Джим, – ты смотришь?
– Как не смотреть?
– Ты у нас знаешь всякое, чего знать вроде как неоткуда. Есть идеи?
Даже по голосу слышно было, что великан-механик пожимает плечами:
– Похоже, кто-то его включил.
Глава 25. Танака
Капитан «Прайсса» был плосколицым, светлокожим. Щетина не скрывала двойного подбородка. Он два десятка лет возил колонистов в новые миры, а сейчас висел в каюте Танаки с неопределенным выражением на лице. Ему бы следовало бояться. А он выглядел просто ошарашенным.
Танака усилием воли удержалась, чтобы не забарабанить пальцами по колену. Не следовало выдавать нервозности даже перед теми, кому положено ее вежливо не замечать. Тем более что это собеседование, как и все прочие, записывалось.
– Я, – заговорил он, прерываясь, чтобы рассеянно облизать губы, – пробовал психоделики. Всякое видел, понимаете? Это было не похоже. Совсем не то.
«Прайсс» состыковался с «Дерехо» – первый в очереди на опрос экипажа, на копирование данных с датчиков и систем связи и вообще прочесывание самым частым гребнем. «Прайсс» был самым важным из всех. Первый корабль, который избежал превращения в призрак.
И если бы Танака таила надежду, что капитан знает причину, сейчас она бы с этой надеждой рассталась.
– Что, хоть сколько-то необычное, происходило с кораблем?
Взгляд у него поплыл и снова нашел ее. Пожатие плеч было точно синхронизировано с хмурой гримасой – отработанный за целую жизнь жест, говорящий: «Чтоб мне провалиться, если знаю».
– Да просто шли, как всегда, дюзами вперед. Ничего необычного не видели. Дюзовый выхлоп все заслоняет, понимаете?
– Понимаю, – сказала Танака. У нее ныли челюсти. – Но что-то там было. Чем отличался этот раз?
В корабле за последнее время что-то меняли?
– На Ганимеде поставили новые воздушные фильтры. Заряженный графен с перекрестным захватом. Они работают вдвое дольше обычного, и промывать можно просто дистиллированной водой. Продлевает срок службы раз в пять или шесть.
– Другого нового оборудования не было?
– С прошлого рейса – нет.
– А пассажиры? Кто-то из них везет что-то необычное?
Пожатие плеч и хмурая гримаса.
– Они все строители и инженеры-климатологи. Не знаю.
На его туповатой физиономии мелькнуло раздражение.
– Вся техника теперь на протомолекуле. Кружевные пластины – от протомолекулы. И биопокрытие реактора – та же дрянь. И половина пищевого довольствия поступает из штуковин, построенных на ее основе.
Танака глубоко вдохнула и выдохнула сквозь зубы. Он был прав, к сожалению. Но есть же причина тому, что этот человек здесь, висит над ее рабочим постом, а не исчез в голодной бездне после неудачного прохождения.
Она сменила тему:
– Вы что-то испытывали при этом… событии?
Она сумела задать вопрос равнодушно, будто ее устроил бы любой ответ. Как будто от самого вопроса у нее не сводило живот.
– Черт возьми! Еще как испытывал!
Танака отключила запись.
– Расскажите мне, что запомнили. Не пытайтесь разобраться и объяснить. Только то, что помните о пережитом.
Капитан покачал головой. Не отказывался, а выражал изумление, граничившее с неверием.
– Там было… не знаю. Как будто океан. Только не вода, а другие люди. Знаете, во сне, бывает, оказываешься не собой, а кем-то другим. Ну, как ребенок видит себя стариком. Или старик ребенком. Это было как тысяча таких снов одновременно.
Танака кивнула. Действительно, довольно хорошо описывает. Она заставила себя разжать челюсти.
– Что-то еще вы можете вспомнить? Или пережитое уже блекнет, как обычное сновидение?
Он опять пожал плечами, но мягче. Как будто робел или о чем-то грустил. И сказал не без сожаления:
– Остались… обрывки? Вроде бы вспоминается, как я был женщиной с Л-4 лет десять тому назад. Вроде бы меня повысили в должности и мы обмывали с друзьями.
– Вы бывали на Лагранж-4?
– Нет, но был там. Она была там. Она была там, когда я был ею. Не знаю, все жутко запуталось.
– Что-то еще вы о ней помните?
– Кожа у меня была совсем темная. Такая темная-темная. И с правой ногой что-то не так.
– Хорошо. Ладно. – Танака снова включила запись. – Мы задержим вас, пока не опросим всех людей на борту и не проведем полную экспертизу.
Она ждала возражений, но их не последовало. «Прайсс» опоздает на Ньивстад, капитан по меньшей мере лишится премии. А могут и оштрафовать за сбитый график. А его убытки как будто вовсе не беспокоили. Танаке подумалось, что после пережитого экономические соображения не так много значат. Она видела такое не раз.
Он, перебирая руками, вытянул себя в коридор, где ждали сопровождающие. Танака пальцем коснулась управления, закрыла за ним дверь. В систему «Дерехо» уже передали все данные по экипажам и пассажирам задержанных кораблей. Неполные. Кто-то ссылался на потерю информации при происшествии – поврежденные системы страдали провалами в памяти. Для нее это означало, что им есть что скрывать: может, контрабанду, или связи с подпольем, или кто-то из них заметил «Росинант» на выходе из Медленной зоны. Она была не так наивна, чтобы верить, будто все они добрые граждане империи.
Об этом можно будет подумать потом.
Сама она пережила что-то похожее на «белую мглу». Только что наблюдала за гибелью проходящего кольцо «Прайсса». И вот ее сбивает с ног ураган незнакомых сознаний. Когда она опомнилась, автоматика уже отключила все системы «Дерехо». Команда была в шоке. Танаке запомнилась женщина, зависшая в коридоре в позе зародыша, слезы у нее на глазах стояли пузырями соленой воды.
Обмороки и потери сознания нередко сопровождаются слуховыми и зрительными галлюцинациями. Этот вариант был новым, но и только. Ей хотелось в это верить, а желание во что-то поверить было для нее поводом к особенно тщательной перепроверке.
