– Сейчас увидим и услышим, что за странность к нам пожаловала. – На стук в дверь он крикнул: – Да-да, входите!
Первое впечатление от ребят у Павла было исключительно положительным, а Феликс смотрел на них с точки зрения человека, обремененного богатым опытом. Он ведь намного раньше окунулся в систему, видел сладкие парочки слаще этой, а потому не торопился с выводами. Поскольку «горячий» стул предназначался для парня, Феликс молча взял свободный и поставил к столу для слегка перепуганной девушки, которая, едва присев, вдруг с места в карьер:
– Наверное, надо начать с меня…
А голос дрожит, словно у маленькой девчонки перед наказанием, неспроста это, Павел даже немного подался вперед, уложив локти на столешницу, как удав перед заглатыванием ходячей пищи. Не успел он слова сказать, его опередил Александр Сербин, бросив девушке, но глядя на Павла:
– Давай, Ника, сначала послушаем следователя?
Ну, что ж, торопиться некуда, Павел достал студенческий билет, положил его на стол перед Сербиным и спросил:
– Знаете, где мы нашли ваш студенческий?
– Предполагаю, – не дрогнул парень.
– И где же? – на этот раз спросил Феликс, сидевший у стены почти позади Терехова, будто телохранитель.
– Поскольку много шума наделала смерть Грюмина, – не стал юлить Санчо, – то мой студик вы нашли у него. Думаю, в его квартире потерял, а вы нашли, поэтому меня вызвали сюда.
– Пригласили, – внес уточнение Феликс. – Вызываем мы повесткой.
Санчо пожал плечами, дескать, не вижу разницы, и немного исподлобья уставился на Терехова, ожидая, что теперь скажет следователь. Догадываясь, что сейчас он узнает нечто важное, возможно, переломное, во всяком случае, на это надеясь, Терехов взял предельно доброжелательный тон:
– Вы дружили с Грюминым?
– Вообще не знал его, – ответил Санчо.
– Как так? – удивился Павел. – А как же он пустил в квартиру незнакомца?
– Это длинная история…
– Мы послушаем, – заверил Павел. – Желательно подробно.
– Ну, тогда, наверное, с меня лучше начать… – вновь предложила Ника, ей не терпелось выложить нечто важное, но Санчо опять возразил:
– Нет, с меня, лучше по порядку, как это было.
Тем не менее его порядок нарушала Ника, вставляя свои короткие уточнения, при этом очень волнуясь, ее вставки не были лишними, даже Феликс никого из них не перебивал. А общая картина сложилась такая…
* * *
Никогда раньше он не обращал внимания на Нику, ему казались все девчонки в универе с завышенным ценником, не соответствующим качеству. Санчо много повидал плохих и хороших людей, хороших больше, а посему имел крепкую опору – это та самая точка отсчета, которая не позволяла снизить планку, от этой точки он и оценивал людей. Друзей не заводил, малолетняя мошкара совсем не интересовала, у них у всех нулевой опыт, с ними даже поговорить не о чем – знаний никаких, а он для студентов слишком старый – тоже неинтересен.
И вот однажды заходит Санчо в универ, сдает в гардероб одежду, спешит, ведь предстояло пройти через застекленный переход в другой корпус, а в холле у лестницы толпа – ржут, хихикают, дебильные шутки отпускают. Само собой, он заинтересовался, что заставило мошкару дружненько объединиться в один рой, растолкал их с извинениями (вежливый потому что, в отличие от насекомых в брендовых шмотках) и… офонарел.
На стене, вокруг стендов с расписаниями… да, студенты еще пользуются допотопной системой – вдруг да отменится лекция, а их не предупредили по инету, не занесли долгожданную инфу на сайт. Короче, кто-то пришпилил к стене и деревянным рамам стендов фотографии… совершенно голой Ники, но тогда Санчо не знал ее имени, да и не подозревал о существовании. Голая – полбеды, другие снимки были круче, эдакая порнографическая эротика.
Разумеется, порно и эротика несовместимы, как говорится, это две большие разницы, но наряду с идеальными формами одалиски, вызывающими эстетические чувства, поместили и омерзительные кадры из набора «только для стареющих дяденек». Причем любопытная деталь: на всех снимках только лицо Ники красовалось, ее партнер скромно ограничился частями своего тела, но от этого менее пошлыми фотки не стали. Не успели мысли пронестись в голове Санчо, рядом раздался почти детский голос, неторопливый, вызывающий и громкий, чтобы все слышали:
– Член не впечатляет. Слабоват. Не чувствуется мужской силы. И картинка с членом не убеждает, хотя намекает на…
– Какие намеки! – хихикнула позади девица из толпы. – Эта штука у лица, значит… ха-ха-ха!
– Сожалеешь, что не у твоего фейса? – парировала девчонка рядом с Санчо, раздался гомерический хохот. – Между прочим, глаза у модели закрыты… О, она же спит. Это фотошоп! М-да, подленькая подстава, зря негодяй выставил. Могу составить жертве этой гадости исковое заявление. Бесплатно. Жаль, не разрешат мне в суде размазать это ничтожество, вот бы заработала на моральном ущербе… и клиентка обогатилась бы материально. Очень жаль.
Санчо посмотрел в сторону, возле него стояла раскрашенная во все цвета радуги девчонка, наверное, хорошенькая, но за креативным раскрасом не понял, одни глаза умные высвечивались, он полюбопытствовал:
– Интересно, а кто выставил?
– Сволочь, – ответила девчонка с презрением. – Гаденыш. Подонок… Думаю, подходящих слов не имеется ни в одном языке, чтобы фотографа обозначить.
– А эти… – кивнул головой он назад, – так не считают.
– Эти из стада, – брезгливо покривила накрашенные черной помадой губы девчонка. – Что ты хочешь от овец?
– Овцы живут в отарах. Так ты не знаешь, кто фотовыставку устроил?
– На эти фреймы не вставили автографы. Честно скажу, знать не хочу.
– Тебя как зовут?
– Руслана.
– Зря не хочешь, Руслана. Не зная, сама рискуешь попасть на стенды.
После этих слов он решительно подошел к выставке и стал резко срывать фотографии, «овцы» загалдели, для них это было веселье, прикол, кажется, они не понимали, что кому-то причиняют боль. Не реагируя, Санчо стащил последнюю фотку и, развернувшись к отаре, гаркнул:
– Пасти закрыли и разошлись! Быстро!
По всей видимости, свирепый вид Санчо напугал толпу, насчитывающую примерно человек двадцать, может, чуть больше, но юноши и девушки стали расходиться, ворча на всякий случай под нос:
– Нашелся праведник… Все любят выделиться… Ой, посмотрите на него, это же быдло…
– Хм! – усмехнулась Руслана. – Слыхал, как они тебя? А все равно, стадо подчинилось вожаку… этому, как его? Кто овец пасет?
Он не слушал ее, потому что видел ту, над которой некто так подло поиздевался. Ника стояла у входа, словно пришибленная – еще бы! Она была белого цвета, как выбеленная мелом стена, губы слились с остальной кожей, но синеватого оттенка, глаза безумные. Санчо, глядя на нее и не зная, что в таких случаях делают, начал медленно рвать фотографии, собственно, это был знак: не все подонки в этом мире. И вдруг она сорвалась и побежала назад, он сунул остатки фотографий Руслане, бросив ей:
