Уже не раздумывая, пошла к нашей комнате. Дверь была плотно закрыта, но это не мешало подслушивать.
— Биан женился на наследной принцессе Нана, ты бы смог проводить его, если бы не сбежал. Теперь он станет королём Юга, — голос показался мне слишком молодым.
— Я не сбегал — я покинул род и отказался от титула.
— Тебе ли не знать, что твои подростковые истерики не были учтены законом? Ты такой же принц, каким и был до побега, каким и родился.
— Мне плевать.
— Лей, отец не собирается отказываться от тебя даже после всех твоих выходок. Он послал меня для разговора.
— Чего же сам не приехал?
— Он принял обет.
— Обет? — голос Лея стал звонче. Кажется, он был сильно удивлён.
— Он поклялся более никогда не покидать стен дворца, и завещал похоронить его рядом с древом второй императорской супруги*.
(Прим. автора: на могилах высокородных сажают дерево-тотем умершего. Так мать Сяору, несмотря на законы Бея, была захоронена в землю, вместо надгробной плиты в это место посадили дерево сливы. Мейли — «цветок сливы»).
Молчание затянулось.
— И?
— Что «и»?
— Чего ты от меня ждёшь? Чтобы я расчувствовался и за всё его простил? Мама бы да, простила, но вот беда — из загробного мира не выпускают прощений. Ничего не выпускают.
— Никто не ждёт от тебя прощения, Лей… Даже не так — тебе не в чем винить отца, значит, не за что его прощать. Но отец раскаивается. Он не знал, что в ту ночь вторая супруга умерла — узнал со всеми, утром.
— И где же он был всю ночь?
— На совете. В ту ночь обсуждалась проблема грядущей революции, — говоривший хмыкнул. Это брат Лея? Наследник? — Совет проходил в закрытом штабе. Тебе известно, что о его местоположении знают только министры и члены Династии.
И снова молчание.
— Лей, я проклят бесплодием, Биан стал наследником Юга, остаёшься только ты.
Я прикрыла рот ладонью с такой силой, что даже сквозь губы на ней остался след зубов. Ссадины меня почти не беспокоили — наоборот, боль помогала оставаться сосредоточенной.
— Отец не наделал новых сыновей?
— Наделал. Двоих. Они умерли в лихорадке — двойняшки родились раньше срока, они были очень слабы.
— И что же, его императорское семя на этом иссякло?
— Лей, даже если бы были ещё дети, твоя мать была старшей супругой, она сохранила это звание до самой смерти.
— И?
— Ты идиот, Лей?
— От идиота слышу!
— Без разницы, кто родился первым, важно то, от которой супруги был рождён ребёнок. Ты сбежал до объявления наследника, и ты бы знал об этом, если бы не топил себя в вечных обидах!
— Заткнись!
— Это ты заткнись! — я вздрогнула от этого выкрика. — Отец не выслал твою мать со двора, не забрал её титул, даже несмотря на её болезнь! Неужели ты так глуп? Зачем, по-твоему, оставлять должность старшей супруги той, что вот-вот покинет наш мир?!
Я отошла от двери.
Шаг. Ещё шаг. Горло разрывали рыдания. Меня била жалость к Лею, к его матери и отцу, пробирали воспоминания о собственной маме.
Мой отец свою супругу не любил, в отличие от Императора Донга.
Горло слегка саднило, в животе червями копошилось волнение.
Чего семья хочет от Лея? Смысл трястись над продолжением Династии, если власть теперь у Парламента? «Парламентарная монархия» — это же смешно! Да, остались титулы, Династия, которая не властвует, но скоро и это уйдёт.
Может, будущее Донга выстроится под плакатами коммунистических движений, а может, консерватизм и приверженность традициям удержат республики в нынешнем строе: и будет в Донге Парламент, диктующий закон, и Династия, следующая всем церемониям, которых в Донге больше, чем во всех остальных государствах вместе взятых.
Но почему именно Лей должен быть в центре всего этого? Почему должен думать о проблемах, которые, по сути, его не касаются?..
А почему я здесь? Почему не вернулась в Бей, где под присмотром Инга я точно буду в порядке? Почему думаю об оппозиции? Раз за разом беру в руки винтовку, с трепетом осознавая — промахи здесь и сейчас могут стоить мне жизни в будущем?
Почему, если это меня не касается?..
И, раз уж не касается, почему я боюсь — боюсь, что донгскую небесную лазурь разрежут военные самолёты, что яркие вывески втопчут в землю сапоги революционеров, что мою — мою! — академию разнесёт шальной снаряд без серийного номера?..
Разве кто-то обязывает меня думать об этом?
Нет, это же мой выбор — мой и только. Я хочу быть здесь и хочу, чтобы проблемы Донга касались меня.
А Лей? Уверена, он чувствует то же. А значит, несмотря на все пререкания, он примет свою участь… Или, может, судьбу?
Так странно переживать о чужой свободе даже больше, чем о своей собственной.
И так глупо определять свободу местом, в котором ты находишься.
Свобода — она ведь внутри, где-то между носом и лёгкими. Она раскидывает свои невидимые руки, стоит только вдохнуть полной грудью, щекочет, прячется в сердце и вместе с его биением скользит по артериям к голове, рукам и ногам.
Так какая разница, кто я и где нахожусь? Я свободна, пока в воздухе есть кислород, позволяющий мне дышать. Разве не так?
Ноги привели меня к полю. Я села, привычно подперев спиной парапет, коснулась ладонями прохладной земли, закинула голову. Сидела бы так целую вечность.
Хотя, нет, не усидела бы. Даже сейчас не могу ни о чём не думать. Не могу не думать о подслушанном разговоре.
Не могу не думать о Лее.
Как он там? Разбил уже брату нос? Или стиснул его в объятиях тоскующего по семье мальчишки? Может, молча ушёл, не желая продолжать разговор?
Нет, точно не последнее. Лей редко когда может промолчать. Даже подушка, прижатая к лицу, ему не помеха — я проверяла.
А если ударил? У него ведь и так костяшки разбиты, только корочки появились, опять закровоточат.
А если обнял? Вернётся к семье? Он ведь может и не заканчивать академию… А если же он всё же решит доучиться, то год не бесконечен. Что мне делать, когда учебный год закончится? Как мне жить без моего придурковатого соседа?
— Ты что, плачешь? — с парапета спрыгнули, поднимая облако пыли, и мне не нужно было смотреть, чтобы понять — это Лей.
— Не дождёшься! — фыркнула. И как он так подобрался — даже тени его видно не было?
— Почему ушёл с занятия?
Я повернула к нему голову. Всё тот же Лей. Брови вразлёт, тонкий острый нос и глаза-угольки. Волосы отрастил, пижон, светит шёлковыми прядями, а меня всё на стрижку водил. Показушник.
