— Чем еще вы решили меня напугать?
— Такая информация сразу станет достоянием, так сказать, общественности, и вашей репутации будет нанесен серьезный урон…
— Так что делать будем? — хмуро спросил окончательно протрезвевший клиент Владимирова, видимо, вспомнивший, что покойный составлял коллекцию не только на средства, сэкономленные на еде.
— Искать действительно профессионального эксперта.
— Я знаю такого, — вступил в игру коллега. — Профессиональный геммолог, лучше у нас не найти.
На том и остановились.
А на следующий день утром Владимиров, заночевавший вместе с клиентом в особняке, подошел к окну на втором этаже и увидел, как из подъехавшей машины выходит с кейсом в руке не кто иной, как Олег Александрович Коваленко… Судя по всему, именно он оказался тем самым уникальным экспертом-геммологом. «Интересно, как он себя поведет, когда увидит вещи из своей собственной коллекции, — подумал Владимиров. — Не натворил бы бед…»
Он спустился вниз. Клиент его, собиравшийся по делам в город, сказал, что эксперту отвели специальное помещение, ему понадобится несколько часов, так что вернуться к разговору придется только вечером. Предложил поехать с ним. Владимиров отказался. Ему надо было переговорить с Коваленко с глазу на глаз.
Владимиров уселся на диван в просторной гостиной так, чтобы видеть дверь, за которой работал Коваленко. Он был уверен, что ждать придется не слишком долго, ведь Коваленко, как он помнил, курильщик, так что скоро выйдет.
Когда Коваленко вышел, разминая в руках сигарету, Владимиров встал и окликнул его. Коваленко узнал его сразу.
— Как вы поживаете? — быстро спросил Владимиров, внимательно присматриваясь к нему. — Давайте пройдемся, поговорим… Я, кстати, уже не следователь, а адвокат. Разбираюсь с наследством моего клиента.
— А кто ваш клиент — дочь или сын?
— Сын.
— Понятно.
— Олег Александрович, давайте сразу объяснимся. Вчера я смотрел список коллекции и обнаружил там вещи, которые проходили тогда по вашему делу… Вещи из вашей коллекции.
— Ну и память у вас, — улыбнулся Коваленко.
— Что вы собираетесь предпринять?
— В смысле?
— Ну, некоторые вещи пропали после обыска у вас…
— Ах, вот вы о чем… Нет, ничего предпринимать я не буду. Во-первых, мне сейчас никак не доказать, что предметы принадлежат мне. Ведь, когда их во время обыска у меня изымали, никто их в протокол, как вы, наверное, помните, не вписывал. И во-вторых, и это, наверное, самое главное… Видите ли, дело в том, что я теперь свою коллекцию ненавижу. Будь она проклята!
— Господи, а что случилось?
Коваленко прикрыл глаза.
— Вы тогда уехали, мне сказали, что дело передали другому следователю…
— И что? Он повел себя как-то не так?
— Да никак он себя не повел! Вел какое-то вялое следствие, после того как повесился Шипулин, производство по делу вообще приостановил… А потом был путч, потом ОБХСС расформировали, потому как не стало социалистической собственности. Но все это неважно.
— Так что случилось?
— Понимаете, меня не оставляли в покое. Коллекцию, вернее, то, что от нее осталось, мне вернули, но какие-то люди постоянно предлагали продать ее. Причем, судя по тому, что они требовали, я понял, что моя картотека оказалась у очень профессиональных субъектов — они точно знали, чего хотели. Прав был старик Блом! Новые времена оказались куда страшнее.
— И вы продали коллекцию, — подвел итог Владимиров.
— Но сначала я ее возненавидел. Я смотрел на эти камни, эмали, сосуды и не понимал, зачем они мне? Какая теперь от них радость? Разве стоят они человеческих слез и горя?.. Я стал просто всего этого бояться. Думал, что сойду с ума. У меня мелькала безумная мысль — сломать все к черту, выкинуть, утопить, избавиться любой ценой!.. Но мне нужно было спасать Тамару. И я пошел к Ядринцеву…
— Это тот самый, что подвел вас под арест?
— Тот самый… Зато он знал самых крутых в этом бизнесе — тех, кто может дать нормальные деньги. Мне нужно было, чтобы хватило на новую квартиру и на лечение Тамары.
— Заплатили?
— Да. Я отдал все до последней фигурки, до самого завалящего камня, не оставил ничего. Купили квартиру, возил Тамару к лучшим специалистам, на курорты… А потом мне предложили работу в «Доме камней», есть тут у нас такая фирма. Теперь я эксперт-геммолог солидной компании, получаю вполне приличные деньги.
— А Тамара?
Коваленко обреченно вздохнул:
— Это теперь самое дорогое, что у меня есть. Сейчас ей уже лучше, но детей она больше иметь не может. И, вообще, ее теперь надо оберегать от любых стрессов и потрясений. Так что у меня сейчас другие ценности. Вы можете ни о чем не беспокоиться, мне и в голову не придет предъявлять какие-то права на эти вещи. Ведь при слове «коллекция» ее трясет… Ну, мне пора работать.
Владимиров задумчиво смотрел ему вслед и думал, что странно Господь распоряжается судьбами человеческими. Коллекция стала причиной самых тяжких испытаний, выпавших на долю Коваленко. Но ведь именно благодаря ей он встретил свою единственную и самую нужную ему женщину, которая вернула его к жизни, стала его путеводной звездой. Правда, потом эта коллекция ударила и по ней…
И еще одна мысль пришла ему чуть позже в голову. А не покойный ли, наследство которого сейчас дерут в клочья наследники, являлся той самой главной таинственной фигурой, которая раскручивала дело Коваленко?.. Факты в его голове складывались в стройную версию, легко и естественно срастаясь друг с другом. И ему многое теперь становилось понятно. Если бы еще покопаться в прошлом, прояснить кое-какие моменты, то…
«Да, господин адвокат, — усмехнулся он про себя, — следователем ты был, следователем и остался».
1995 г.
Майские церемонии
Только уже повзрослев, он уяснил для себя, почему Руслан, его ровесник, худенький, рыжеватый, улыбчивый пацан с хитрыми глазами из дома напротив, стал для него с детства безусловным авторитетом и примером для подражания. А ведь Леня всегда был физически сильнее и здоровее его. Но Руслан все знал про окружающую жизнь, про ее законы и понятия, тайные и явные, про тех, кто сегодня в силе, с кем связываться можно, а с кем нельзя, кому нужно уступить, а кого послать подальше. Нет, он даже не просто знал, он это по-звериному остро чувствовал, и, самое главное, принимал без всякого колебания и смущения, потому законы эти и понятия, были и его собственные, тут не в чем было сомневаться. А вот Лене приходилось их постигать на собственной шкуре. Поселок Майский располагался за городским вокзалом. Несколько улиц частных домов с садами и огородами, разделенных ухабистым асфальтом, по которому машины пробирались осторожно, словно наощупь. Здесь были и жалкие хибары за полуразвалившимися, сгнившими заборами, и крепкие, кирпичные дома с гаражами и пристройками по всему участку. Где-то заканчивали свой век одинокие, потемневшие от времени и горя старухи, пережившие всех своих родных, никому давно не нужные. Где-то ютились многочисленные семейства, не знающие, как уместить в доме ораву детишек.
