Чуглазкин сразу „положил на меня глаз“ — вот, кстати, выраженьице, от которого меня просто тошнит. Предложил встретиться. Я, кстати, прекрасно знала, что такие встречи и предложения на моем пути покорения Москвы неизбежны, и потому спокойно согласилась. К тому же, он был вполне ничего себе — респектабельный, элегантный, сдержанно-остроумный. Правда, слишком уж на манекен похож. Выглядел он так, словно его только что вынули из целлофанового пакета и ни одна пылинка еще не успела опуститься на него. Он сиял, благоухал и походил не на живого человека, а на какого-то свежеиспеченного гомункулуса. Но страсти в нем играли. Мы встретились в ресторане, поговорили. Я, разумеется, сразу поняла что к чему и доложила о своей нелегкой жизни. Да еще и поканючила на всякий случай. Но в меру. Все сработало.
Через пару дней он пригласил меня в свой кабинет и предложил все сразу — работу в их отделе по связям с общественностью, бесплатное проживание в служебной квартире на Второй Тверской, московскую регистрацию. А в обмен для начала ободряющее похлопывание пониже талии. И взгляд, обещающий многое.
Все было ясно. В ответ на эти щедрые авансы я должна была стать его любовницей. Никаких принципиальных возражений у меня не было. К тому времени я была девушкой и опытной, и свободной. И уже знала расценки на этом рынке.
Вот так начался наш роман. Мне он даже поначалу нравился. Это потом я вдруг почувствовала его гнетущую тяжесть. Дело в том, что Чуглазкин был по натуре тираном. Властвовать, торжествовать над другими, заставлять их чувствовать себя вечно и непрестанно обязанными ему, великому и неповторимому, было его страстью. Даже в постели он требовал, чтобы я каждый раз восторгалась его достоинствами. Достоинства были, не скрою, но не такие, чтобы я каждый раз исполняла ритуал искреннего благодарения и восторга.
А тяжесть становилась все невыносимее.
Однако я понимала, что если он догадается об этом, то расплатиться придется по самому большому счету. Да и красивая жизнь с хорошими деньгами затягивала.
А потом появился Дима. Человек, совершенно противоположный Чуглазкину. Во всем. Вот уж для кого свобода другого человека была вещью, совершенно не подлежащей ни сомнению, ни обсуждению. Он никогда ничего от меня не требовал, ни на чем не настаивал. С ним я отдыхала от Чуглазкина, как отдыхают в отпуске на море от осточертевшей работы.
У нас с Димой появились совместные планы. У него была куча проектов, но он не выносил организаторской работы. Я готова была взять ее на себя. О Чуглазкине мы с ним никогда не говорили. Иногда мне, правда, казалось, что он знает о нем, а потом это ощущение проходило.
В общем, я решилась. Когда Чуглазкин был за границей, я сняла квартиру и съехала со Второй Тверской. Через некоторое время я пошла к нему, чтобы сказать, что все закончено, я ухожу с работы.
Он выслушал меня внимательно и довольно спокойно. А потом вдруг сказал:
— Ты думаешь, тебе будет с ним на Солянке лучше, чем нам с тобой на Тверской?
То есть он все знал, и за нами с Димой следили по его приказу.
Он был в каком-то бешенстве. Я уже слишком хорошо знала его и хорошо представляла себе, о чем он думает. Что-то вроде того, что вот эта крымская тварь предпочла ему, замечательному и великолепному, щедрому и неотразимому, какого-то безвестного журналиста!.. Как булгаковского прокуратора, его душил самый страшный гнев — гнев бессилия. И вот эта детская обида — что не он бросил, но его посмели бросить!
— Трахнуть тебя, сучку, прямо здесь, чтобы запомнила, — вдруг прошипел он.
Тут я просто рассмеялась — нашел чем пугать.
И грубо ответила:
— Если тебе это поможет, могу отпустить по старой памяти.
Он позеленел. А я просто ушла.
Честно говоря, я очень боялась, что он будет мстить, но прошел месяц, другой, и ничего не случилось. Мы с Димой занимались проектом собственного сайта, искали деньги. Он, кстати, иногда говорил, что если дело раскрутится, то надо будет обязательно привлечь к сотрудничеству Ольгина. Про Чуглазкина я и не вспоминала.
Так прошло полгода. И тут на меня вышли знакомые люди из „Рокета“ с предложением опубликовать материал о скандале в компании, показали документы. Почему-то меня не насторожило, что они хотели публикации именно в „Эхе“. Деньги были не такие уж и большие, но на них было вполне возможно прокатиться вдвоем на недельку в Европу. Да и немного насолить Чуглазкину, ближайшему человеку генерального директора Скрябина, захотелось по ходу дела…
Дима поначалу отказывался, потом, убедившись, что документы подлинные, согласился. Но при условии, что он сам на основе этих документов напишет текст, такой, какой считает нужным, а документы останутся у него. Заказчики, мои бывшие коллеги, не возражали…
Как я и ожидала, публикация не вызвала никакого шума, и мы спокойно отправились в Норвегию. Когда вернулись, Дима уехал в командировку в Киев.
Он вернулся раньше, чем должен был, страшно встревоженный и подавленный.
Я пыталась выяснить, что случилось, связалась с людьми, которые предоставили мне документы. Мне сказали, что ситуация странная и необъяснимая. Скрябин в истерике, топает ногами и рычит на службу безопасности, хотя никаких оснований для этого вроде бы нет, потому что наверху нашу публикацию проигнорировали…
Поэтому, когда Дима пропал, у меня были все основания считать, что он не загулял и не прячется где-то сам. Конечно, я перепугалась, не знала, куда деваться и что делать. И тут позвонил Чуглазкин. Очень участливым и сочувствующим голосом сказал, что знает, что произошло, просит принять искренние соболезнования и предложил встретиться вечером на Второй Тверской — ему есть что сказать мне. Я и поехала. Он уже был там.
Едва увидев его, поняла, что совершила глупость. Поняла по его торжествующему и презрительному взгляду, по высокомерной ухмылке, с которой он смотрел на меня. А когда он демонстративно запер дверь и положил ключ в карман, мне стало страшно.
Затем он стал растолковывать мне, что к чему.
Опущу многословные объяснения того, какая я неблагодарная тварь, которая даже не подозревает, сколь глубокую рану я нанесла его чувствительной душе, которую он так опрометчиво распахнул передо мной…
Потом он спросил, знаю ли я, что произошло на самом деле? И рассказал. Это именно он сам внушил оппозиционерам в „Рокете“, что есть возможность свалить его босса Скрябина сейчас! Представляю ли я, почему с компроматом обратились именно ко мне? Да потому что это он направил заказчиков ко мне. Зачем? Он знал, что я с этими документами буду делать и к кому побегу. К хахалю своему…
Когда же материал был опубликован, он стал каждый день накручивать Скрябина, пугать его новыми разоблачениями, убеждать, что надо обязательно выяснить, кто передал материалы… Как выяснить? Очень просто! Надо, чтобы ребята из службы безопасности поговорили с журналистом, пусть раскроет свои источники.
— Я Скрябину каждый день твердил, что в газете готовятся новые публикации, — хохотал Чуглазкин. — А он верил, трясся от страха и впадал в лютую ненависть к этому журналюге!
