— А я вот не привык, чтобы меня били по голове.
— Понимаю. Но ведь и его можно понять. Речь идет о его дочери. Единственной. Что вы хотите — наследница. Ради которой он на все готов. Ну, купила новый джип, решила попробовать сама…
«Вот оно значит как», — подумал Корсавин. Значит в машине была женщина… Видимо, богатая барышня то ли напилась, то ли нанюхалась чего-то и решила покататься по ночному городу в сопровождении охраны. На видеозаписи этого разобрать было нельзя. Когда подкатила полиция, она сразу нырнула в джип и отсиживалась там. Так что Корсавин ее и не видел. Но господину адвокату знать это необязательно.
— Согласитесь, его можно понять, — прервал его мысли Елозин.
— Чувства понять можно. Но и барышне, судя по всему, не мешало бы кое-что понять. А для этого ей не помешает хорошая встряска.
— Не помешает, — не стал спорить Елозин. — Барышня, как вы выражаетесь, та еще… Но отец этого не допустит. Ни за что. Потому что есть еще кое-какие дополнительные обстоятельства… Связанные, кстати, с государственными интересами. Ему не нужны скандалы! Поэтому я решил предварительно поговорить лично с вами, потому что знаю, что вы человек, для которого государственные интересы — не пустой звук. Во всяком случае, так меня информировали.
Возражать Корсавин не стал — нечего было возражать. Только сказал:
— Странная манера — соединять государственные интересы с банальной уголовщиной.
— Валерий Георгиевич, дорогой! — взмолился Елозин. — Неужели мне надо объяснять вам, что у человека такого масштаба, как мой патрон, личные неприятности неотделимы от дел, которыми он ворочает. А государство сейчас поручило ему очень и очень серьезные дела… И вокруг его фигуры не должны возникать никакие скандалы! Из-за этой глупейшей истории может сорваться очень серьезное мероприятие. Чрезвычайно! Рисковать никто не захочет. Слишком много сил вложено. В общем, такое развитие событий совершенно исключено. Совершенно. И потому я здесь.
— Вот как — исключено. Да еще совершенно.
— Слушайте, она что, ваша родственница? — уже несколько раздраженно спросил Елозин.
— Кто?
— Эта погибшая женщина.
— Нет. Но, все равно виновные должны понести наказание. Иначе, мы превратимся в средневековую Японию, где самурай мог испытать новый меч на любом простолюдине, не боясь последствий. Это так и называлось — цудзи-гири, буквально «убийство на перекрестке дорог». Похоже, правда? Но и там этот милый обычай запретили, считая бесчеловечным. А у нас, похоже, новые самураи объявились. Орудуют, правда, не мечами, а джипами.
Елозин вскочил, нервно прошелся по комнате. Видимо, начинал терять терпение.
— О господи! Черт с ними, с этими самураями!.. Послушайте, эта старая уже женщина, которая погибла, прожила жалкую, ничтожную, бедную жизнь. Ее сын — тупая шпана. У него нет ничего святого и ничего впереди. Ее дочь — некрасивое, забитое существо, мать-одиночка, которая мучается с больным сыном… Им предложат какие-то деньги, которые им даже не снились, и они снимут все претензии. С радостью заключат мировое соглашение! Они будут просто счастливы! Для них смерть матери — удача, которая вдруг подвернулась им впервые в жизни.
— Смерть матери — удача? — уточнил Корсавин.
— Вот именно, — жестко подтвердил Елозин. — Освободилась жилплощать в их убогой квартире, у них могут появиться какие-то деньги… Впервые в жизни! Вам-то чего нужно? Хотите, чтобы вам тоже заплатили? Назовите сумму. Только держите себя в руках и будьте благоразумны.
— Я стараюсь.
— В смысле? — подозрительно осведомился Елозин.
Корсавин засмеялся.
— Стараюсь держать себя в руках. Знаете, Сергей Авдеевич, есть такая очень важная для жизни штука — самоуважение. Без него человек хиреет, превращается в дерьмо. А вы пришли ко мне и предлагаете засунуть его в задницу и походить перед вами на задних лапах.
Елозин какое-то время усваивал услышанное, потом взял свой замечательный портфель, набитый важными бумагами.
— Понятно. Ну что ж… Только вы должны понимать, что штука эта ваша должна быть еще и полезная для жизни…
— Она не полезная, она — необходимая, — мягко поправил его Корсавин.
— Пусть так. Только она очень дорого обходится, — поднял указательный палец Елозин. — А в некоторых случаях — чрезмерно дорого. В общем — не всем по карману. И не каждый может себе эту роскошь позволить. Имейте это в виду. Вот моя визитка. Если придут в голову иные мысли — звоните…
И вот теперь дочь убитой женщины сидела перед ним и объясняла, что, по сути, смерть матери для нее единственная надежда спасти сына… Ведь получается именно так. И есть ли у него право осуждать ее. Понятно, конечно, что женщину прислал Елозин, да и к тому же явно подготовил к разговору — втолковал, что нужно говорить, что может на Корсавина подействовать…
Но что с того? Что это меняло? И, вообще, он теперь не юрист, чтобы думать только о торжестве закона…
Вечером Корсавин позвонил Елозину и сказал, что ему все равно, как они будут решать вопросы. Вот только менять свои показания он к безбровому пузанчику-следователю не пойдет, обойдется этот тип и без него.
— И не надо, — понимающе подхватил Елозин. — Пусть сам поработает…
— И еще, — добавил Корсавин, — я обязательно поинтересуюсь, были ли выполнены обещания, данные семье.
— Да все уже делается, Валерий Георгиевич! Я был уверен, что вы человек разумный. Вы не представляете себе, как помогли этой бедной женщине… Вы ее с сыном просто спасли! Именно спасли, можете не сомневаться…
Слушать этот треп было невозможно, и Корсавин просто оборвал разговор.
А где-то через месяц Корсавин случайно столкнулся с адвокатом Елозиным на дне рождения у приятеля времен службы в прокуратуре.
— Ну, как ваш клиент? — спросил потому, что больше спрашивать было не о чем. — Надеюсь, блюдет государственные интересы?
— А вы что, не в курсе? — удивился Елозин.
— В курсе чего?
— Три дня назад в Ницце его дочь врезалась на «Порше» в дерево. Гнала, как сумасшедшая… Ну как в прошлый раз, помните?
— Значит, в Ницце…
— Да, у судьбы длинные руки… Отец увез ее из Москвы, чтобы она переждала ту историю… с женщиной… Сейчас она в коме, шансов никаких… В лучшем случае превратится в овощ…
Елозин прищурился:
— Хотите скажу, о чем вы думаете?
Корсавин покачал головой.
— А думаете вы о том, что если бы ту историю не замяли и барышня поимела хорошую встряску, то сегодня она была бы жива… Я прав?
Корсавин пожал плечами.
— Прав. Да не будьте вы таким законником, жизнь богаче и грубее…
— Зачем вы мне это говорите? Неужто чувствуете себя виноватым? Решили поделиться?
