И еще… У Достоевского есть такая мысль: как важно для жизни иметь в памяти какое-то теплое воспоминание, вынесенное из детства. Но детство и юность — такое время, когда в памяти откладываются разные воспоминания. И с ними мы живем тоже. И что интересно — в разном возрасте, в разные периоды жизни, воспринимаешь их по-разному…
Мальчик, беги!
Вот тогда и возникло это смятение от непонимания происходящего, пугающее своей необъяснимостью, смутностью, сознанием собственной беспомощности. И запомнилось, и уже не оставляло его никогда. Мальчик, а звали его Максимка, был еще маленький, лет десяти, и жил летом на даче с дядей и тетей, у которых своих детей не было. Они души в нем не чаяли и баловали, как только можно. А родители его в это время отдыхали в Болгарии.
Как-то днем в послеобеденную жару, когда дядя и тетя возились в саду, мальчик пробрался на маленькую веранду — влез в окно, чтобы его не заметили, — и пристроился там с книжкой, которую накануне перед отъездом привез отец. Дверь он старательно закрыл, а шторы задернул, чтобы его не нашли. И поэтому — а может, книжка оказалась интересной — он сначала ничего не услышал. А потом было уже поздно.
Сначала он просто не мог понять, что происходит. В большой комнате слышались невнятные, приглушенные голоса, шарканье ног, какая-то возня. Мальчик поднял голову и стал вслушиваться. Страх сразу вошел в него, потому что голоса были чужие, а он был один. И вдруг ему в голову пришла страшная мысль, что эти люди сделали что-то плохое с дядей и тетей, а теперь ищут его. И сердце у мальчика заколотилось сразу во всем теле, сотрясая его. А потом он непослушными пальцами зачем-то чуть отодвинул занавеску, прикрывавшую стекло на двери, и приник к образовавшейся щели одним глазом, и увидел в комнате дядю и тетю.
Но страх не ушел, он вцепился в мальчика еще сильнее, потому что увиденное было непонятно и жутко. Дядя молча тянул тетю за руки, а она упиралась и что-то говорила ему сдавленным, свистящим шепотом, оглядываясь на распахнутую входную дверь. Только тут мальчик вдруг разобрал слова:
— Олег, ты что!.. Не надо! Ты с ума сошел… Максим же тут! Войдет сейчас!..
Услышав свое имя, мальчик невольно закрыл глаза. Это все из-за него! Ему нельзя видеть то, что он может увидеть сейчас!
Но он все равно открыл глаза и увидел, как дядя захлопнул входную дверь и стал подталкивать тетю куда-то в угол. Она упиралась, продолжая что-то непрерывно шептать, но он не отпускал ее ни на секунду. А потом они пропали с глаз мальчика, и что-то тяжело заскрипело там, в комнате…
Мальчик вжался щекой в холодное стекло, вывернув голову, и на мгновение увидел, что они оба лежат на диване, и вдруг услышал странные, жуткие стоны тети…
Страх сотрясал его все сильнее. А стоны были невыносимы. Еще немного и он закричит сам, понял мальчик, и тогда они его обнаружат! Но бежать можно было только мимо них, а он понимал, что этого делать нельзя. Ни за что!
Вдруг Максимка вспомнил, что оставил окно открытым. Занемевшее от страха тело не слушалось мальчика, но он дополз до окна, отдернул штору и увидел верхушки елок на фоне синего, до рези в глазах ослепительного неба, и с какой-то оглушительной ясностью услышал радостный гомон птиц. Он поднялся с колен, лег животом на подоконник и вывалился головой вперед, обдирая колени, из окна на траву.
Не обращая внимания на боль, Максимка добежал до беседки и затаился там. В голове его что-то клокотало, больно било в виски, и страх не оставлял его. Он сидел там и чего-то ждал. Мальчик не думал о том, что увидел. Он только знал, что видеть это было ему нельзя. Еще он сразу решил про себя, что никогда и никому не признается в том, что все-таки видел это.
И тут Максимка услышал шаги. Кто-то спустился с крыльца и пошел к беседке. Мальчик сразу понял, кто это идет. «Они все знают, — подумал он. — Слышали, как я лез в окно, потом зашли на веранду, увидели книгу и сразу поняли, что я все время был там, все видел и слышал».
Что же он теперь со мной сделает? Накажет? Накажет!.. А потом расскажет родителям!
Дядя стоял на пороге беседки и внимательно глядел на мальчика, который не мог поднять глаза. Потом он сел рядом, и мальчик испуганно втянул голову в плечи. На соседней даче вдруг громко заиграла музыка.
— А мы тут тебя потеряли, — каким-то странным, хриплым голосом сказал дядя. — А ты вот где спрятался.
— Я не прячусь, — стал торопливо оправдываться Максимка.
— Я знаю. Это я так, к слову, — объяснил дядя, глядя куда-то далеко-далеко. — Чего тебе прятаться? Зачем? Ну, беги.
На пороге беседки мальчик почему-то обернулся, дядя смотрел на него как-то странно — то ли с усмешкой, то ли извиняясь. Он как будто хотел сказать что-то, объяснить, но не решился. То ли просто не нашел слов. А тетя, неожиданно веселая, раскрасневшаяся, возилась на большой веранде с грибами, которые они набрали утром в лесу, и даже что-то напевала, тихо улыбаясь.
Прошло немало лет, Максимка вырос и многое узнал о том, что случается с мужчиной и женщиной в разные годы, и все-таки случившееся тогда на даче так и осталось для него тайной. Догадались ли они, что он все видел? Что пережили, если догадались? Что подумали о нем? Этого он так и не узнал. И не узнает уже никогда.
1994 г.
Ветер среди ночи
Летом родители, задерганные работой, жизнью, вдруг осложнившимися между ними отношениями, отправили Максимку в пионерский лагерь, где он оказался среди таких же, как он, взвинченных подростков. Такое решение мальчик воспринял без всякого восторга. Он ощущал даже какую-то ущербность. Переживал — ведь его одноклассники в это время отдыхали с родителями. Одни — на дачах. Другим устроили отдых еще круче — на море, в Крыму и на Кавказе. Поэтому Максиму казалось, что его бросили, забыли, и пока он тут в стае пугающе незнакомых и непонятных ему детей пытается приспособиться к новым порядкам и правилам, сами родители живут своей жизнью, не думая о нем!
Это были странные, новые, неизвестные доселе мысли. Они вдруг открыли ему какие-то новые стороны жизни, о которых он раньше и не подозревал, но о которых он теперь не мог не думать…
Нельзя сказать, что кто-то его там обижал особо, но он вдруг оказался одиночкой среди сразу разбившихся на группки и стайки подростков, ревниво и безжалостно защищающих свои права. И очень скоро мальчик остро и ясно почувствовал свою отделенность от других, свою необъяснимую непринадлежность к ним.
Они жили в тесных дощатых так называемых палатах, и кровати их, разделенные лишь узкими допотопными тумбочками, были тесно придвинуты друг к другу. Там же в углу палаты была небольшая комнатка, где спала вожатая их отряда, веселая и не видевшая ни в чем особых проблем студентка старшего курса пединститута. По ночам вожатые и воспитатели, как водится, собирались в домике администрации, где выпивали, веселились и крутили необременительные романы.
Однажды мальчик никак не мог заснуть, мешало вдруг овладевшее им до нервной дрожи возбуждение, духота, комары, сосед, почему-то метавшийся на койке рядом, вскрикивающий и скрипящий зубами во сне…
