— А ты что невесел, мальчуган? — оторвавшись от карпа, вдруг участливо спросила она. — Что ты голову повесил?
— Так, рассказ Чехова вспомнил…
— И какой?
— Неважно.
— Ну, смотри… Какой-то ты таинственный нынче…
Анна Юрьевна Потоцкая… Анетта…
Первая студенческая любовь. После какой-то дурацкой ссоры она назло ему вышла замуж за офицера-разведчика — правда, менять свою чудную фамилию и становиться госпожой Панюшкиной отказалась — и уехала с мужем в Америку. Там она родила сына, училась на каких-то курсах чуть ли не в Стэнфорде, стала профессиональным политологом, специалистом по утверждению демократии на постсоветском пространстве. По возвращении в Москву ее муж сразу ушел из органов, видимо, сыграла роль экзотическая в его кругах карьера жены. А расторопная и беззастенчивая Анетта тем временем стала сначала вторым, а потом и первым человеком в российском отделении одного из самых серьезных западных фондов.
Ему она позвонила сама сразу после их возвращения и предложила увидеться.
Произошла странная встреча. Они о чем-то бессмысленно говорили и больше всего боялись коснуться друг друга. Понимали: первое же прикосновение — и сразу станет ясно, осталось ли все по-прежнему или они уже чужие. Прикосновение состоялось, и сразу выяснилось, что ничего не изменилось. Максиму хорошо запомнилось, как его рука не узнала тонкую талию Анетты, — она вдруг оказалась ощутимо раздавшейся вширь. Последствия родов, сообразил он потом.
Анетта вернулась в жизнь Максима совершенно по-хозяйски, ничуть не сомневаясь в своем праве устроить между ними все так, как ей нравится. Потоцкая от природы была наделена врожденным инстинктом власти. Стремление властвовать было смыслом ее жизни. Это занятие никогда ей не надоедало. И дело было не в масштабах власти, она не претендовала на какие-то особые политические и административные высоты, хотя и делала стремительную карьеру. Просто распоряжаться окружающими, помыкать ими, разводить и сводить по собственному усмотрению было ее предназначением в этом мире, без этого она не могла. Такой вот она уродилась…
Кстати, Максим никогда не звал ее Аней, Анькой или, прости господи, Анютой! Как-то сразу придумалось — Анетта.
Какую выволочку она устроила, когда узнала, что он ушел из прокуратуры! «Ты хоть понимаешь, какую карьеру мог сделать при таком отце. Отец — замгенпрокурора!» — зло выговаривала она. А когда он стал что-то объяснять, только рукой махнула: «Наверное, ты думаешь, что мне все нравится из того, чем я занимаюсь? Далеко не все, мальчуган, но я уже взрослая тетя и понимаю, что можно делать, а что нельзя. Есть вещи, которые надо терпеть, и взрослый человек их терпит. А ты, как пацан! Попробовал, не получилось — убежал… Что поделаешь, мальчуган, будем ждать, когда ты повзрослеешь и станешь настоящим мужчиной, который зарабатывает деньги и имеет власть. Но ты должен помнить — человек, которого я люблю, не может быть лузером. Это исключено. Мне этого моя шляхетская гордость не позволяет!..»
Раздеваться Потоцкая стала прямо в коридоре. И стащила она с себя там не только короткую шубейку, но и джинсы. И потом она не отказывала себе ни в чем. Орала и кусалась в постели, разгуливала по квартире в его майке, не прикрывавшей задорную попку, затащила его в ванную принимать вместе душ со всеми вытекающими отсюда последствиями. В общем, распустилась…
Около семи вечера Анетта бросилась одеваться, чтобы не опоздать к тихому семейному ужину. Максим наблюдал за ней, лежа в постели, и вдруг сказал:
— Какое счастье, что ты не красавица… Как нам повезло! Потоцкая как раз натягивала в этот момент джинсы. Она так и замерла, не успев застегнуть молнию.
— Что-что? Это как понимать, милый друг? Тупое мужицкое хамство после совокупления? Или?
Так и не застегнув джинсы, Анетта встала над ним, уперев руки в боки, так что можно было вдоволь любоваться ее пламенно-красными трусиками.
— А ну, повтори еще раз, и тогда…
— Помнишь, у Чехова есть рассказ «Красавицы»?
— Ты Чеховым не прикрывайся! Чехов ему вспомнился! А я теперь заснуть не смогу, всю ночь прорыдаю в подушку, изверг!
«Ну, это Анетта загнула, — подумал Максим, — все она прекрасно про себя давно знала».
— Такой рассказ ни о чем… О нескольких случайных встречах с красивыми девушками. Встречах совершенно случайных и мимолетных. Где-то на захудалой железнодорожной станции, на каком-то дремучем постоялом дворе. Это все не важно. Важно то, что сразу видишь, что перед тобой настоящая красавица, понимаешь это без всяких доказательств и объяснений. С первого взгляда, как понимаешь молнию… Так там было написано.
Анетта смотрела на Максима теперь уже задумчиво.
— И дальше странное признание. Примерно так… Ощущал я красоту как-то странно. Не желания, не восторг и не наслаждение возбуждала во мне она, а тяжелую грусть. Почему-то мне было жаль всех, и красавицу, и себя особенно… И было во мне такое чувство, как будто мы все потеряли что-то важное и нужное для жизни, чего никогда больше не найдем…
Потоцкая тихо села рядом с ним, ласково погладила по щеке.
— Ты же не хочешь, чтобы я смотрел на тебя без желания? — вяло пошутил Максим. — Без наслаждения, но с жалостью?
Анетта только покачала головой в ответ, продолжая смотреть на него серьезно и словно испытующе.
— «Смутно чувствовал я, что ее редкая красота случайна, не нужна и, как все на земле, не долговечна…» — продекламировал он.
— И часто ты себя такими мыслями мучаешь?
— Бывает, — вдруг смутился Максим.
Больше всего он боялся, что Анетта сейчас залепит что-нибудь такое, после чего между ними, как говаривали в старину, разверзнется пропасть непонимания.
— Эх ты, — ласково, как ребенку, сказала Анетта, — давно бы пришел ко мне — я бы тебе все объяснила. Настоящая красота — это идеал. А идеал не должен быть живым и достижимым. Ему не место в нашей жизни. Поэтому одни при виде красоты впадают в грусть, предчувствуя все, что с нею сделают в этой жизни. Поэтому Бог и не дает красавицам ничего, кроме красоты, а особенно ума и воображения, чтобы они не кончали жизнь самоубийством, глядя на себя в зеркало.
— А другие?
— Какие — другие?
— Ну, те, которые не впадают в грусть при виде красоты?
— A-а, эти… Эти бездушные скоты впадают в жестокое сладострастие и хотят только полапать недостижимый идеал своими грязными ручонками. Поиметь они его хотят. Любой ценой. Вот такие дела, мальчуган.
— Так, значит, я прав, и нам с тобой повезло!
— Еще как! — хмыкнула Потоцкая. — А то было бы у тебя со мной прямо по анекдоту — трахаю и плачу. Так что у нас, у тех, которые не красавицы, свои радости. И вообще тебе надо не Чехова, а Пушкина читать. «Нет на свете царицы краше польской девицы!» Заруби себе на носу. Это я тебе как польская девица говорю.
