Диссертация у него имелась, кафедра ждала защиты. Нет, никого не интересовала научная ценность работы, все ждали банкета. Наука переживала не лучшие времена, обласканные при прежнем строе учёные мужи ныне влачили мизерабельное существование, а привычка к красивой жизни осталась. Поэтому яркими вспышками на фоне безрадостных будней служили банкеты по поводу защиты диссертаций. Скромные соискатели, становясь остепенёнными мастодонтами, просто обязаны были проставляться. Конечно, по мере сил и возможностей. Про Ромку на кафедре было известно, что он тот ещё жирный бобёр, и коллеги рассчитывали на банкет в ресторане, и не в худшем. А если претендент не анонсировал достойного завершения многолетних научных изысканий, могли и «чёрных шаров» накидать…
Он не сам писал дисер. За него это сделал научный руководитель – пожалуй, единственный человек в стране, кто разбирался в теме на таком уровне, – профессор, заслуженный деятель науки, автор десятка книг, ещё совсем недавно завкафедрой, теперь находился на пенсии и скучал… Владимиру Фёдоровичу было хорошо за семьдесят, но он сохранял ясный ум и бодрость духа. А также более чем полувековую привычку поддать… Совсем мальчишкой он попал на Финскую и прошёл три войны, вынеся неуёмную любовь к жизни и алкоголю…
Ромка безмерно любил и уважал старика и, как мог, поддерживал его на пенсии, которая за последние три года превратилась в фикцию. А Владимир Фёдорович, не умея быть должным, взял и написал ему знатный дисер, изобилующий заковыристыми терминами и математическими формулами, в которых Ромка был ни в зуб ногой… Да ещё и тема, мягко говоря, слегка подрастеряла актуальность, начинаясь словами: «Неуклонный рост реальной заработной платы в СССР…» Ромка решил, что в настоящее время защищаться с такой темой – это уже откровенный моветон, к тому же степень кандидата экономических наук никак не могла помочь в расселении алкашей! На кафедре были разочарованы…
* * *
Вот он сидит на запущенной кухне и распивает бутылку водки с маленьким сморщенным мужичонкой. Мужичонку зовут Слава, и он в который раз рассказывает, что когда-то работал электриком и обслуживал каток где-то в Текстильщиках, повествование не содержит никакой фактуры – работал, обслуживал, вот было время! И всё… Ромка не первый раз на этой кухне, это не первая бутылка, которую он принёс Славе и распивает с ним. Славина жена – крепкая, ещё нестарая бабка, накладывает им отварной картошки с тушёнкой. Тушёнку тоже принёс Ромка, впрочем, как и остальные продукты. Слава с женой отнюдь не маргиналы, оба на пенсии, но подрабатывают. Она уборщицей в этом же подъезде, он сторожем в гаражном кооперативе – сутки через трое. Пьёт Слава умеренно – на свои или когда нальют – и каждый раз рассказывает про каток:
– Вот, значит, катаются все – и парни, и барышни, нарядные, в шапках, а которые и без шапок, и тут – бац! – свет потух… Мне начальство звонит: «Слава, нету света!» А я уже про себя думаю: «Опять фазу выбило…»
Каток – единственное светлое пятно в Славиной жизни. У них с женой две комнаты в шикарной угловой четырёшке на Университетском, девять, в доме преподавателей МГУ. Стометровая четырёшка – большая редкость в сталинском доме, стоит целое состояние. Ещё две комнаты принадлежат вполне нормальной молодой семье с двумя маленькими детьми, которая давно мечтает разъехаться. Всё упирается в Славу, который на словах вовсе не против разъезда, но под разными надуманными предлогами отказывается даже смотреть предлагаемые варианты. По словам соседей, Ромка уже третий, кто пытается провернуть этот простой на первый взгляд вариант. Он уже месяц регулярно выпивает со Славой, болтает с его женой, но не продвинулся ни на йоту… Коллеги-риелторы – а Ромка уже обзавёлся знакомствами в профессиональной среде – наперебой предлагают различные варианты, но все они в той или иной степени носят насильственный характер… Самый безобидный звучал так: «Вот мне один дед попался, тоже ни в какую не хотел съезжать. „Я, – говорит, – здесь жизнь прожил, здесь и помру”. А там семикомнатная на Зубовской площади, и мы уже шесть комнат выкупили. Ладно, дед, думаю… И подселил ему цыганский табор. Через неделю звонит дед в панике. „Что вы натворили? Я, – кричит, – всю жизнь старинные книги собирал, всю зарплату на них тратил и тут обнаруживаю прижизненное издание Чехова в сортире на гвоздике, и половина страниц уже выдрана!” Ещё через неделю поехал дед как миленький в Люберцы, а до этого от Выхино отказывался. Мы ещё и сэкономили…»
Это всё понятно, Ромка и сам ни разу не был пай-мальчиком, умел и любил действовать жёстко. Но не со стариками же… Чем они виноваты – живут в своём мирке, как умеют, никого не приглашали им помочь. Соседи хотят разъехаться – это их проблемы. Ромка хочет денег – это его проблема. Ну, несуразный мужичок этот Слава, так не всем же в космос летать и открытия делать – его жизнь и его право прожить её, как и где хочет… А ты если денег хочешь, так думай, как их заработать по-человечески, а не отжать у старика…
Он уже хотел отказаться от этого варианта, не желая больше пить горькую и слушать про каток в Текстилях, как в голове щёлкнуло. Ромка резко развернулся через две сплошные, заставив погудеть слабонервных, и вдавил тапочку в пол… Переднеприводная девятка порыскала узкой мордой по скользкому асфальту и исправно впулила с пробуксовкой – через полчаса он, покрыв пол-Москвы, увязшей в пробках по случаю снегопада, был в Текстильщиках. На том самом катке… А ещё через пару часов звонил в обитую истёртым дерматином дверь. Открыл Слава и удовлетворённо рыскнул глазами на раздувшийся пакет в Ромкиной руке.
– Заходь! Макаровна как раз котлет нажарила…
Через полчаса они оба были тёпленькие, и разомлевший Ромка через приятную пелену пытал собутыльника:
– Слав, а тебе нравилось на катке работать?
– Иых, на катке-то! А то как же! Вот жисть была! – Старик мечтательно подпёр щёку ладонью. – Бывало, идёшь через парк, снежок падает, и музыка играет…
– А чё ж уволился? Или выгнали?
– Зачем выгнали, я на хорошем счету был, на работе не пил! Грамоты всякие там, поощрения… На ноябрьские и к Первомаю премии давали. По сорок Рублёв. Настоящих – не то что щас…
– А ушёл почему?
– Так на пенсию вышел и уволился. Ездить-то далеко, Текстили-ж…
– А сейчас хотел бы вернуться?
Славка задумался. Видно было, как мечта в нём борется с реальностью. Реальность победила…
– Нет. Сейчас не смогу. Квалификацию потерял, боюсь не справиться… Это же ток, напряжение, а не заячий помёт…
– Ну а сторожем?
– Сторожем? – Славкины глаза было заблестели, но тут же и потухли… – Я ж тебе толкую, ездить далеко… Это почитай час туда, час обратно, а здесь я пятнадцать минут пешком хожу… – Видно было, что старик расстроился.
Ромка перешёл к главному, ради чего и приехал:
– А если я вам квартиру прямо рядом с катком куплю, поедете?
Славка часто заморгал, Макаровна оторвалась от вязания и посмотрела на них долгим взглядом. Ромка не стал торопить события и начал молча собираться.
