— Этот вопрос я уже поставил перед его начальством, — тут же отозвался Пахоменко, раздуваясь от собственной значимости.
— Теперь понятно, чего он заявился, — выплюнула женщина, продолжая всем видом демонстрировать мне свое презрение. — Даже не надейся замять дело! За все заплатишь!
— Вижу, мое начальство что-то напутало и мои извинения вам более не нужны, — резюмировал я, обведя супругов безразличным взглядом и, разворачиваясь к лестнице, бросил. — Всего доброго.
— Стой! — взорвался Пахоменко. — Я тебя еще никуда не отпускал!
Я замер вполоборота, ожидая продолжения.
— Заходи! — велел он мне.
— Нечего ему в моем доме делать! — загородила дверной проем своими телесами женщина.
— Ленусик, не сейчас! Соседи услышат! — громким шепотом прокричал Пахоменко, проталкивая жену в квартиру.
По советским меркам заместитель начальника Управления торговли области жил богато. Прихожая — длинный коридор с антресолями и дверями в комнаты, между которыми пестрели обои. Ее наполнение было одновременно аскетичным и напыщенным: совершенно простой формы настенная вешалка, рядом изысканные бра из хрусталя, напротив зеркало с тумбой-подставкой под телефон, большой глянцевый календарь на стене, а под ним узкая кушетка, судя по стилю еще с царских времен. Ей я и воспользовался, когда снимал ботинки.
Из прохожей по паркетным плашкам мы прошли в гостиную с обязательной для этих времен, забитой под завязку хрусталем и книгами, стенкой.
— Лена, оставь нас, — произнеся это не терпящим неповиновения тоном, Пахоменко затворил перед супругой двухстворчатые двери.
— Надеюсь, вы додумались принести документы, что посмели составить на моего сына? — требовательно спросил он меня, когда развернулся.
Предложения присесть не последовало, так что я обошелся без него. Мой выбор пал на одно из глубоких кресел.
— Присаживайтесь, Виктор Сергеевич, — радушно указал я на второе, — нам предстоит долгий разговор.
— Долгий разговор? — не понял Пахоменко. — Ты мне сейчас же отдаешь документы и, так и быть, я о тебе забываю.
— Не понимаю, о каких документах идет речь. Все, что было мною оформлено в дежурные сутки я передал своему непосредственному начальнику — подполковнику Головачеву, — скучающим тоном произнес я.
— О копиях, которые ты себе оставил! — прошипел Пахоменко, но все же опустил свой зад в предложенное кресло. — Думаешь, я не навел о тебе справки? Я прекрасно знаю, что ты метишь в зятья к Митрошину. Такой как ты, — собеседник произнес это презрительно, — не мог не подстраховаться и не оставить копий, чтобы будущему тестю было легче тебя прикрыть.
— И зачем мне отдавать вам свою страховку? — удивился я напоказ, про себя отметив, что Пахоменко не так уж и глуп, раз не только полагается на свой статус, но и собирает информацию о противниках.
— Иначе я тебя уничтожу! — пообещал он мне, искря глазами.
— И что входит в понятие «уничтожу»? — поинтересовался я. — Добьетесь моего увольнения из органов? Ну, вперед, даже мешать не буду. Вот только вряд ли у вас что-то получится, — сожаление даже играть не пришлось, оно так и сквозило в моих словах, — я же по распределению в следствии оказался, а это значит, что три года меня трогать нельзя.
— По уголовной статье вылетишь! — увеличил он градус угрозы.
— Глупости не говорите, — отмахнулся я. — Героев не сажают. Кто же так справки о человеке наводит? — я усмехнулся, видя его недоумение. — Меня на днях министр МВД в звании повысил.
— За что? — поморгал мой визави.
— Об этом сказать не могу, подписку дал, — привычно отговорился я.
— Прокуратура выше МВД, а Митрошин, на которого ты так рассчитываешь, там не самая большая шишка, — справившись с потрясением, продолжил давить Пахоменко.
— Генеральный прокурор Руденко Роман Андреевич меня намедни кофе угощал в своем кабинете, — сообщил я как бы между прочим и ни на что не намекая, и, вообще, перевел свой взгляд на огромную хрустальную люстру, что одиноко свисала с потолка.
— Думаешь, я в это поверю? — в свою очередь усмехнулся Пахоменко, но его губы едва дрогнули. Видимо, нерв заело.
— Не верьте.
— Зачем тогда пришел? — он насторожился от того, что я не бросился доказывать свои слова.
— Извиняться, — пришлось напомнить. Заместитель начальника управления областной торговли человек важный и все упомнить не в состоянии.
— Тогда о чем ты собираешься вести долгий разговор? — Пахоменко явно не понимал происходящее, но судя по появившимся глубоким морщинам на лбу силился это сделать.
— О раскаянии, — подсказал я ему.
— О твоем?
— О вашем.
— Моем? — его брови поползли вверх.
Я кивнул.
— Но извиняешься же ты.
— Так я на службе. Мне начальник следствия приказал извиниться, я и извиняюсь, — прояснил я ситуацию.
— Странно ты как-то извиняешься.
На это верное замечание собеседника я лишь развел руками.
— Нам осталось урегулировать вопрос с раскаянием, — вывел я его из глубокой задумчивости.
— Раскаянием? — повторил Пахоменко, сфокусировав на мне взгляд.
— Совершенно случайно у меня оказалось письменное заявление некоего Михаила Олейника, — наконец, я смог подойти к делу. — Он собирался уехать на свою историческую родину, в связи с чем переводил совершенно ненужные в Израиле рубли в ювелирные украшения. — Пахоменко слушал меня, не перебивая, и я продолжил. — Помогала ему в этом, прямо говоря, незаконном деле, заведующая специальным комиссионным магазином Фоминых. Насколько я знаю, она ваша креатура.
— Чушь! — перестал сдерживаться Пахоменко. — Ты что, щенок, решил меня шантажировать?! — вскочил он с кресла.
— Витенька, что случилось?! — ворвалась в комнату Ленусик.
— Вон! Закрой дверь с той стороны! — обернулся на ее голос Пахоменко.
Та на приступ мужней агрессии вздрогнула и поспешила убраться.
— Да я знаешь, что с тобой сделаю?! — вернулся он ко мне.
— Ничего, — совершенно спокойно ответил я.
— Я тебя в порошок сотру! — Пахоменко будто меня не слышал.
— Заглохни и слушай, что я тебе скажу, — процедил я.
— Что ты сказал? — словно, не веря в услышанное, переспросил высокопоставленный визави.
— Сядь и слушай, — повторил я, не отводя взгляда. — Навредить ты мне ничем не сможешь. А вот я тебе очень даже могу. Дам документам о твоем сыне и заявлению Олейника ход, и ты вылетишь с хлебного места. Твои покровители поспешат от тебя избавиться, чтобы самим не замараться и не лишиться кресел.
— Из-за слов какого-то еврея? Не смеши! В худшем случае Фоминых распрощается с должностью. А я с этим твоим Олейником даже не знаком!
