– Вань, я тебя люблю.
Он приоткрыл глаза, повернул голову.
– Серьёзно? Я рад.
Не, ну Полина в курсе, что после секса парни долго приходят в себя и плохо соображают, но не настолько же. Ведь то, что она ожидала услышать в ответ, вполне очевидно. Хотя, конечно, подсказать ей нетрудно.
– А ты?
– Я же сказал. Я рад.
Дразнит, всё прекрасно понимает, и дразнит, но Полина не отстанет, пока не услышит желаемое.
– Ты меня любишь?
Он ответил не сразу, сел, подобрал с пола трусы и брюки, только тогда снова посмотрел на Полину и произнёс:
– А разве этот пункт в условия входил?
Она ничего не поняла. Дурацкий вопрос, необъяснимые интонации, сухие и колкие, от которых хотелось поёжится. В груди неприятно зацарапалась и заворочалась тревога.
– Какие условия? Ты про что?
– Про спор. Про эффективные методы завоевания богатенького парня. Всё же так и получилось. Я с тобой, ты со мной. А про любовь же вроде речи не шло?
Пряжка ремня на одеваемых брюках звякнула неестественно громко. Полина даже не представляла, что этот звук может быть настолько оглушительным, в один момент разрушит то состояние, которым упивалась недавно. И холодно вдруг стало, очень холодно, словно окно распахнулось, и зима ворвалась в комнату, швырнула в лицо снегом, дохнула морозом и выстудила, превратила сердце в кусок льда.
– Если нужно, можешь даже в доказательство выложить видео, как мы трахаемся, – невозмутимо продолжил Ваня, застёгивая молнию. – Я не против.
Полина подскочила, завертела головой, осматривая комнату, ожидая и одновременно боясь разглядеть в каком-нибудь потайном местечке красный огонёк работающей на запись видеокамеры.
– Ты снимал?
Преображенский подобрал с пола футболку, перекинул её через плечо, привалился задом к столу.
– Считаешь, я на такое способен? – поинтересовался, кривя губы, потом мотнул головой, видимо, сообщая, что не снимал, и тут же добавил: – Но я согласен ещё раз. Спецом, на камеру.
– Ваня, ты дебил?
– Дебил был бы, если бы купился.
– Скотина!
– Ну да, – подтвердил Ваня с вызовом. – Это ж ты одна такая хорошая. Только жаль, что бедная, судьбой незаслуженно обделённая. Зато умница, красавица, скромница. «Захочу, без труда Ванечку разведу. Будет за мной бегать». Да? – Фразы били наотмашь, оглушали. Даже у Вани лицо перекосилось, словно и ему доставалось, но он безжалостно продолжал: – «Он ведь другого и не заслуживает. Мажорчик зажравшийся, инфантил, бабник. У него же ни сердца, ни чувств».
– А разве не так? – выкрикнула Полина, не в силах больше слушать, желая отплатить тем же. Чтобы тоже наотмашь, чтобы тоже жёстко и зло. – Ведь от того, чтобы переспать со мной, ты не отказался. Всё равно с кем, лишь бы случилось?
Ваня дёрнулся. Полине даже подумалось на мгновение: сейчас подскочит и ударит. Но страшно не стало, даже, наоборот как-то – разозлило ещё больше. Но он остался на месте, сглотнул и тут же хмыкнул, сощурился, произнёс презрительно:
– Да просто не стал нарушать твои расчёты. Разве ты не это планировала? Облагодетельствовать меня за примерное поведение. Позволить мне наконец-то заняться сексом с достойной девушкой, а не с какой-нибудь тупой или озабоченной курицей. Всё ради тебя.
Много чего захотелось сказать в ответ, но Полина сдержалась. Смысл сотрясать воздух, оправдываться, пытаться переязвить, обидеть сильнее? Стоит ли распинаться? Перед ним. Тем более, он одетый, а она – голая. Всего лишь прикрылась одеялом. А он понимает это и упивается превосходством.
Да плевать!
Уйти. Взять и уйти. Только сначала надо одеться.
А он даже не думает отвернуться, надеется, сейчас Полина начнёт смущаться.
Да ни фига! Не дождётся. И пусть пялится.
Она слезла с кровати, принялась подбирать одежду. Старалась казаться невозмутимой.
Ага, голой и невозмутимой. Проще простого. Особенно под чужим холодным взглядом.
А Ванечка, похоже, посчитал, что и этого мало. Вскинул бровь, проговорил, изображая заботу:
– Да, кстати. Если будут спрашивать, почему у нас всё так быстро закончилось, можешь сказать, что я оказался тем ещё уродом. Ещё и жадным. Даже цветочка девушке не подарил, когда она уже настроилась на колечко обручальное. И ты меня бросила. А я пару дней поизображаю убитого горем. Надо?
– Да пошёл ты, – прорычала Полина.
Вдохи и вдохи получались судорожными, и ноздри раздувались, наверное, как у готовящегося к нападению зверя. Но какое там нападение? Когда юбка съезжает набок, а колготки никак не хотят натягиваться, цепляются непонятно за что, словно у Полины не гладкая нежная кожа, а наждачная бумага. И не выскочишь из квартиры наполовину одетой. Это уж совсем ни в какие ворота. Хотя Ваня, наверное, поржал бы за спиной, случись такое. Но нет! Не предоставит Полина ему подобной возможности.
– В общагу отвезти?
Сволочь. Даже голос смягчил, добавил сочувственных интонаций. Но Полина сделала вид, что не расслышала, поправила юбку, вылетела в прихожую, вдела ноги в сапоги, сдёрнула с вешалки шарф и куртку. Замок открылся легко, и Полина метнулась прочь из квартиры, нарочно изо всех сил хлопнув дверью.
Что-то зашуршало вверху, а потом внизу. Кажется, с потолка посыпалась побелка.
Так и надо. Пусть этот дом развалится ко всем чертям.
Памятник архитектуры. Ага! Историческая рухлядь. Руина. Ничем не лучше их бетонной клетушки в старой панельной пятиэтажке.
Подъездную дверь захотелось распахнуть пинком. Но подобный номер не проходил с электронным замком. Сколько ни долбай, всё равно ничего не произойдёт, пока не нажмёшь на кнопочку. А пиликанье домофона настолько раздражающее.
На улице ни тепло, ни холодно. Полина по крайней мере ничего не почувствовала. Под ногами противное мокрое снежное месиво.
Почему всё так резко переменилось? Когда лежала в кровати, рядом с ним, было так безмятежно и счастливо. А потом! Даже вспоминать не хотелось. А уж принимать – тем более.
Разве она настолько уж виновата? Чтобы с ней… вот так…
Ведь есть же куча фильмов и книг с похожим сюжетом. В них тоже начиналось с договорённости, со спора, а заканчивалось-то – любовью! Полный хэппи-энд: всем хорошо, и мелкий обман ничего не значил на фоне настоящего чувства.
Правда, там обычно парни на девушку спорили, и им прощалось. А наоборот, значит – нельзя? Непростительно?
И откуда Ваня всё узнал? Может, Казарян рассказала?
Наверное, не надо было брать у неё деньги. Или лучше так: взять, а через несколько мгновений презрительно швырнуть в лицо. Но ведь пятнадцать тысяч же. Полина никогда в жизни не имела за раз в собственном распоряжении настолько большой суммы. Это для других она – ничто. Зажравшихся, способных легко выбросить на ветер пять штук. И пожалеть не о них, а только о задетом самолюбии – потому что спор проигран. Вот Казарян и не перенесла, решила отомстить, поделилось правдой.
