— Кровать у меня в спальне, но если хочешь, можешь спать на диване в гостиной, — вожу её по комнатам, одновременно обрисовывая ситуацию. — Он раскладывается. Но я бы советовал всё-таки кровать, просто надо поменять постельное бельё. Оно в гардеробной, она здесь. Ванная…
Продолжаю говорить, показывая, где и что, когда вдруг замечаю, что Инна чуть морщится и держится за голову. Мгновенно разворачиваюсь и приближаюсь к ней.
Вот идиот! Сейчас куда важнее её состояние.
Инна реагирует на моё приближение совсем уж внезапно. Выставляет руки вперёд, так, что они упираются мне в плечи, а затем толкает, заставляя меня вернуться обратно. Вернее, пытаясь заставить. Потому что я поддаюсь лишь сначала, от неожиданности. Но не настолько, чтобы расстояние между нами сократилось ощутимее.
Пытаюсь заглянуть ей в лицо, но на меня не смотрят.
— Ты чего? — мягко спрашиваю. — Испугалась из-за того, что случилось с этим уродом? Я тебя не трону.
Она поджимает губы, упорно избегая моего взгляда. Но мне уже и не надо — я по румянцу на щеках вижу, что там вовсе не в том мудаке дело. Просто девочка снова вспомнила случившееся в лифте перед её побегом. И, судя по всему, решила, что я вполне могу снова к ней пристать. Тем более что мы тут вдвоём.
М-да… Насколько же Инна не доверяет. Ну и пусть тому есть причины, но это осознание неприятно режет. Прямо-таки хочется ей напомнить, что она и сама очень даже не против была, и в тот момент мы были близки во всех смыслах. Но сдерживаюсь. Усилием воли сдерживаюсь, уже в который раз за день.
Такими темпами придётся начать медитировать.
— Ты держалась за голову, — терпеливо разъясняю. — И плюс в целом на тебе много ран. Тебя надо как минимум осмотреть и обработать их, а вообще, стоит вызвать врача. А то может быть сотрясение.
— Не надо врача, — испуганно сглатывает Инна. — Они перестраховщики, могут запретить танцевать, а я так не могу. У меня соревнования скоро…
— Когда?
— В марте, десятого. А едем во Францию третьего, — чуть ли не в панике проговаривает она, хотя сейчас сентябрь.
— Так есть ещё время, в любом случае успеешь оправиться, — уверенно говорю, потому что почти при любом сотрясении это так.
Но Инна смотрит на меня распахнутыми беззащитными глазами, уже одним только этим опровергая любые доводы. А потом ещё и головой качает, причём, почти даже не морщась.
— Мне нельзя пропускать репетиции, роли уже назначены, моя главная, но если я не буду к этому ответственно относиться, могут и заменить, — в отчаянии тараторит. — Я и так уже много пропустила по вашей с мачехой милости, а если исчезну, только вернувшись, то вообще будет плохо…
— Тише, Инна, притормози, — мягко перебиваю, всё-таки умудрившись взять её за руки, что она на волне своих эмоций даже не сразу замечает. Чутко понимаю, когда Инна осознаёт, что её ладошки в моих пальцах. Когда замолкает, когда её руки чуть дрожат, но не решаются ни вырваться, ни в ответ пальцами меня обхватить. А я в этот момент ощущаю наше соприкосновение гораздо острее, оно словно забирается мне под кожу и в сердце, которое сейчас бьётся слишком быстро. — Когда твоя ближайшая репетиция? — добавляю чуть ли не с трудом, невольно снизив голос.
Кажется, Инна это улавливает, потому что всё-таки вырывает свои руки из моих. Причём довольно резко.
— Через неделю. Нам пока дают восстановиться после отборов, и мне этого как раз хватит, чтобы все раны зажили, они не такие уж, — в противовес этому жесту, спокойно говорит она.
Задумчиво окидываю Инну взглядом. Не знаю про «не такие уж», хочется верить, да только на хрупкой девочке даже простые синяки выглядят жутко, неправильно. Стереть разом хочется.
— Я не вызову врача с одним условием, — решительно обозначаю. — Если ты позволишь мне посмотреть и обработать твои раны, и если всю эту неделю я буду контролировать их заживление и твоё состояние.
Инна растерянно пятится, оглядывается вокруг.
— Я не имею в виду, что буду тут жить с тобой, — поспешно поясняю, вдруг вспомнив, что и этим угрожал ей в лифте после поцелуев. — Кураторство в группе предполагает моё почти постоянное нахождение в академии и его общежитии. Вырваться могу только ненадолго. Буду навещать. До тех пор, пока не исцелишься.
Она задумчиво пожимает плечами. На меня всё ещё не смотрит.
— А сейчас давай в ванную, — решаю не дожидаться её ответа. В конце концов, моё требование в нём не нуждается. — Мне будет удобнее обрабатывать твои раны там, — поясняю на её недоумённый взгляд.
Инна смотрит на меня с плохо скрываемым недоверием, но всё-таки идёт по направлению в ванную, хотя я ещё не начал её туда вести. Запомнила, значит, когда показывал, где и что. Слушала, смотрела.
Это радует. И не только тем, что девчонка не бунтует, прислушивается и вникает, но и тем, что, получается, не так уж плохо ей было, как мне показалось. Будь иначе, едва ли бы воспринимала информацию. Хотя в любом случае, я должен убедиться.
Быстро направляюсь за аптечкой, попутно вспоминая, есть ли там всё необходимое. Уже по мысленным прикидкам понимаю, что да, но успокаиваюсь лишь когда убеждаюсь, заглянув.
А Инна уже ждёт меня. Понятливо садится на небольшой стул, который я специально оставил в просторной ванной комнате для самых разных ситуаций. Вроде этой, например.
Сажусь рядом, смотрю в лицо, пытаюсь уловить состояние. С учётом нежелания Инны вызывать врачей, догадываюсь, что мне могут врать о безобидности этих ран, но на всякий случай всё-таки надо поспрашивать. А так — есть у меня вариант, как ей помочь в домашних обстоятельствах. Вдруг вспоминается одна из бывших, с которой расстались друзьями. Да и встречаться начали тоже скорее дружески, никаких драм.
— Голова не болит? — спрашиваю Инну, одновременно раскладывая нужные средства из аптечки на ближайший столик.
— Нет, просто ушиб, — проследив за моим действием, уверенно отвечает она.
Ну да, голос бодрый. Да и концентрация в порядке, насколько я успел заметить. Но не расслабляюсь, хотя Инна чуть откидывает волосы, показывая тот самый синяк, который, судя по всему, беспокоил её, когда за голову держалась.
Ну да, такой действительно может сам по себе болеть. С другой стороны, он же и может спровоцировать вещи похлеще — чтобы такой поставить, нехило замахнуться надо.
Машинально сжимаю руку в кулак, делаю глубокий вздох и прикрываю глаза, чтобы успокоиться и стряхнуть новую вспышку ярости. Чёртов ублюдок. Голыми руками бы разорвал — каким уродом надо быть, чтобы вот так избивать такую хрупкую и нежную девочку? Да к Инне даже если прикоснёшься чуть сильнее, следы останутся на коже, а чтобы замахиваться, да ещё и кулаками…
Это долбанное ничтожество только и могло, что жалко скулить под моими ударами и клясться, что больше так не будет. На другое оно не способно. Лишь на девушку рука основательно поднимется, на меня пыталась совсем уж поначалу, да и то еле получилось.
