В итоге звоню.
Открывают мне быстро. Ни малейшего колебания — сомневаюсь, что Инна вообще заглядывала в глазок.
Сглатываю, когда встречаюсь с её знакомым воинственным взглядом. Слегка выбивает. Надо же, я всерьёз после рассказа Ланы рассчитывал, что встречать меня будут иначе. Офигеть как я легко, оказывается, могу обнадёжиться. И это при том, что обычно мне это не свойственно.
— Принесли? — неожиданно спрашивает Инна. Нетерпеливо так спрашивает, что даже не сразу улавливаю, о чём, больше концентрируясь на её настрое.
— Ты про лекарства? — сухо уточняю, с трудом сдерживая порыв осадить девочку. Чтобы нормально со мной говорила, без этих вот поз.
Хотя зачем сдерживаться? Я что, настолько опасаюсь, что Инна откажется от моей помощи и убежит, что теперь и дышать на неё боюсь? Чертовщина какая-то. Никуда девчонка не денется.
— Про них, — тем временем, враждебно соглашается она.
Я уже собираюсь напомнить ей о реальности, по которой вовсе и не обязан был ей приносить эти лекарства, как вдруг Инна делает шаг ко мне. Я всё ещё стою в дверном проёме, меня не впускают, но теперь мы так близко, что чувствую молочно лавандовый запах. А затем ко мне поднимается нежная маленькая рука. Неспешно, так, что мозги почти вышибает. Не сразу даже вижу, что в ней деньги.
— Так вы принесли лекарства? — чуть снижает голос Инна, подняв ко мне лицо. На этот раз смотрит скорее с напряжением, но и не похоже, что смягчилась. — Здесь деньги не только за будущую неделю у вас в квартире, но и за них. Я пробила в интернете, сколько стоят.
Вздрагиваю и резко протягиваю ей пакетик. Сам себя не узнаю, ведь это порывистое действие только одним вызвано. Тем же, что чуть ли не дара речи мгновенно лишает — девочка стоит слишком близко, настолько, что я, кажется, влип.
Куда уж мне её слова осмысливать или ответ нормальный давать. Совсем она меня обескураживает своими действиями — зачем было настолько сокращать расстояние? Неосознанно, или…
Впрочем, Инна уже отступает на шаг, чтобы заглянуть в пакетик и убедиться, что там всё необходимое есть. Я ещё и витаминки от себя добавил.
Она слегка кривится и снова протягивает мне деньги, заодно с этой упаковкой вкусных полезностей.
— За них я не платила, — холодно заявляет.
Ну всё. Довела. Я забираю у неё деньги — по крайней мере, так я буду уверен, что эта бестия тут ещё неделю будет. Раз уж наперёд заплатила. С остальным ещё разберёмся. Сейчас задача важнее — донести до неё, что демонстративное отчуждение больше не потерплю.
— Пересчитайте, — опережает меня отчуждённое Иннино. Как спусковой крючок.
Я резко переступаю через порог, надвигаюсь на девчонку и обхватываю её удивлённое лицо в ладонях.
— В чём проблема просто принять заботу? — рычу, сталкиваясь с особенно насыщенным зеленью сейчас взглядом её глаз. — Сколько можно упрямиться?
Чёрт возьми, я сегодня огребал кучу проблем, навалившихся на меня после того, как я просто заикнулся об исключении девочки из академии. И это только долбанное начало. Впереди втрое больше выгребать, но мне было наплевать. А всё из-за того, что мне сказала Лана. Я буквально рвался сюда, чтобы увидеть Инну и забыться от всего, что было, и зарядиться на новые задачи.
Но вместо долгожданной встречи выходит чёрт знает что. Девчонка не только не смягчилась, но будто сильнее отдалилась. Яростно отталкивает меня.
— Хватит строить из себя благодетеля, — шипит, стукнув кулачком по груди. — Мне не нужна ваша помощь! У нас только деловые отношения, отвалите, не приходите и вообще…
Сквозь затуманенный мозг её слова едва доходят до меня. Куда больше говорят жесты… Инна подрагивает. Рвано дышит. Прячет взгляд.
А ещё голос звучит всё тише, слова всё сбивчивее. Она всё больше растворяется в ощущениях, чем в эмоциях. И это так явственно, что не сдерживаюсь от порыва прижать девчонку к себе. Резко и крепко — притягиваю за талию, и этим, видимо, окончательно лишаю дара речи.
Инна замирает, отворачивая от меня голову. Я сглатываю, понимая, что на этот раз меня не отталкивают. Что бы там девчонка ни говорила, как ни посылала меня, а её реакция на любые мои вольности куда более красноречива.
Инна такой беззащитной сейчас кажется, притихшей и растерянной, что уже не уверен, что имею право злиться. Может, на меня потому и рычат, что воздействую слишком. Боится девочка. Не привыкла доверять.
Её почти прижатая ко мне грудь до сих пор тяжело вздымается после нашей пикировки. Или дело не в ней? Ведь когда я всё-таки ловлю взгляд Инны, уверен, мне не кажется, что завораживающие зелёные глаза загораются в ответном отклике.
— Я не хочу давить. Но ты мне небезразлична, — тогда признаюсь и чувствую, как Инна вздрагивает.
А потом резко отстраняется от меня и смотрит мне в лицо взглядом, в котором уже и нет той взволнованности. Там опять недовольство.
— Вы мне в отцы годитесь, — пренебрежительно фыркает Инна. — Но только вот вы не он, поэтому не смейте лезть в мою жизнь. Нечего было звонить моей мачехе, вы кто такой вообще?
Ну вот опять она распаляется. Я шагаю к ней, она — от меня и продолжает с ещё большей яростью, буквально не умолкая:
— Кто вы такой, чтобы вмешиваться в то, что вас не касается? Кто вы такой, чтобы заявляться когда хотите со своей нафиг никому не нужной заботой?! Кто вы такой, чтобы… Чтобы… — тут девочка запинается, потому что я совсем уж близко подошёл, а за её спиной только стенка.
— Чтобы целовать тебя? — дразняще шепчу, совсем не задетый её выпадами. Коробит разве что упоминание мачехи, потому что я рассчитывал, что тут без последствий обойдётся. Недооценил стервозность Лены, значит.
Но это офигеть как на задний план встаёт, когда Инна чуть ли не перестаёт дышать после моего вопроса.
Кажется, меня сейчас просто разорвёт от умиления и возбуждения одновременно. Её реакция делает меня таким довольным, что сдерживаться нет сил. Близость девочки обволакивает.
Инна только и успевает, что удивлённо пискнуть, когда я с удовольствием претворяю свои слова в дело. Льну к её губам, языком врываюсь внутрь. Она цепляется мне в плечи то ли в попытке оттолкнуть, то ли самой держаться. Но я не сдаюсь. Меня накрывает от этого поцелуя так, что почти весь воздух выходит из лёгких. Слишком желанно, слишком переполняет. И ведь чувствую, что отклик есть. Слабоватый, неуверенный, но есть.
Сейчас и этого достаточно. Хочется Инну — настоящую, а не скрывающуюся за бурчанием и колючками. Такую открытую и уязвимую, чувствительную и нежную, которой она раскрывается каждый раз, когда я трогаю или целую.
А сейчас я делаю и то, и другое. И останавливаться уж точно не хочу.
Поднимаю её на руки и несу по направлении к кровати, отпуская себя окончательно. Насколько я помню, что-то из контрацепции у меня в тумбочке осталось. И это, чёрт возьми, единственная связная мысль, которая сигналом даёт в голову сейчас. Других там нет. И сомнений тоже. Потому что сейчас Инна моя, я чувствую это и не собираюсь упускать. Хочу раствориться в этом ощущении и дать прочувствовать ей.
