В мрачном темном коридоре стоял отвратительный запах. Слева
на двери я разглядел надпись: «Управляющий». Посредине коридора тусклая
электрическая лампочка освещала дверь лифта. Я поднялся на третий этаж и нашел
квартиру 309.
Эвелин Харрис стояла в дверях, вглядываясь в полумрак
коридора опухшими со сна глазами. Она не выглядела ни робкой, ни невинной.
— Что вам нужно? — спросила она скрипучим голосом.
— Я представитель железнодорожной компании. Пришел уладить
вопрос о вашем чемодане.
— О Господи! — проскрипела она. — Зачем было приходить в
такую рань? Неужели непонятно, что девушке, которая работает ночами, тоже нужно
когда-то поспать.
— Извините, — сказал я, ожидая, что Эвелин пригласит меня
войти.
Она продолжала стоять в дверях. Через ее плечо я увидел в
комнате раскладушку, на которой лежала подушка в мятой наволочке и такое же
мятое покрывало.
— Мне нужен от вас только чек. — Она смотрела на меня
враждебно и недоверчиво, и на лице ее была написана жадность.
Эвелин была блондинкой и, кажется, натуральной — я не видел
и намека на темную линию у корней волос. На ней была мятая оранжевая пижама,
поверх которой она набросила халат, небрежно придерживая его на груди левой
рукой. Судя по коже на руке, ей было уже под восемьдесят. Глядя на ухоженное
лицо, ей можно было дать двадцать два. Оценить фигуру было трудно, но, судя по
позе, она была молодая и гибкая.
— Ну ладно, — сказала наконец Эвелин, — проходите.
Я вошел в комнату. Она поправила одеяло и уселась на край
раскладушки.
— Стул возьмите вон там, в углу. Приходится убирать его,
когда ставлю раскладушку. Что вы хотите?
— Я хотел бы уточнить некоторые подробности по вашей жалобе.
— Я уже рассказала вам все подробности, — раздраженно
ответила она. — Я должна была запросить две сотни долларов. Потом вы оценили
мой реальный ущерб в семьдесят пять долларов. Если вы опять хотите меня надуть,
не тратьте зря свое и мое время. И никогда не звоните мне раньше трех часов
дня.
— Извините, — сказал я.
На полочке у изголовья лежала пачка сигарет и пепельница.
Эвелин достала сигарету и закурила.
— Продолжайте. — Она глубоко затянулась. Я достал свои
сигареты и тоже закурил.
— Я думаю, что управление удовлетворит вашу жалобу после
того, как мы с вами уточним пару вопросов.
— Это уже лучше, — проворчала она. — Какие у вас вопросы?
Чемодан стоит в подвале, если вам нужно на него посмотреть. Один из его углов
раздавлен. Отколовшиеся щепки изорвали мои колготки и одно из платьев.
— А у вас сохранились платье и колготки? — спросил я.
— Нет. — Она отвела взгляд.
— Судя по нашим записям, — продолжал я, — вы жили в Оуквью
под именем Эвелин Делл.
Она выдернула изо рта сигарету и с негодованием уставилась
на меня.
— Ну ты и ищейка! Не удивительно, что тебе глаз подбили!
Какое вам дело, под каким я именем там жила? Чемодан-то вы помяли!
— Железнодорожная компания, когда выплачивает такого рода
возмещение, должна иметь надежное подтверждение.
— Ладно, я дам вам расписку. Если хотите, могу расписаться
Эвелин Делл. Меня зовут Эвелин Делл Харрис. Я могу подписать и Эвелин Рузвельт,
если это поможет.
— Здесь вы живете под фамилией Харрис?
— Ну конечно. Эвелин Делл — это моя девичья фамилия. А
Харрис — фамилия мужа.
— Если вы замужем, мужу придется подписаться вместе с вами.
— Еще чего! Я уже три года не видела Билла Харриса.
— Развелись? — спросил я.
— Да, — ответила она после небольшого колебания.
— Видите ли, — объяснил я, — если железнодорожная компания
платит возмещение и берет расписку, там обязательно должна быть подпись
владельца имущества. А без подписи обязательство считается невыполненным.
— Вы хотите сказать, что мне не принадлежит мой собственный
чемодан?
— Начальник отдела жалоб очень пунктуален, миссис Харрис, —
начал я. — Он требует…
— Мисс Харрис, — перебила она.
— Хорошо, мисс Харрис. Начальник отдела жалоб всегда
придирается к мелочам. Он послал меня выяснить, почему вы поехали в Оуквью под
именем Эвелин Делл вместо Эвелин Харрис.
— Передайте ему мои поздравления, — угрюмо сказала она. — И
пусть он удавится.
Я вспомнил выражение жадности в ее глазах, когда она стояла
в коридоре.
— Ну что же. — Я встал со стула. — Так я ему и передам.
Извините, что побеспокоил. Я не знал, что вы работаете по ночам.
Я двинулся к двери и уже выходил в коридор, когда сзади
снова раздался ее голос:
— Подождите минуту. Вернитесь и сядьте.
Я стряхнул пепел с сигареты в пепельницу и снова сел.
— Вы говорили, что пытаетесь протолкнуть решение о моей
компенсации?
— Правильно.
— Но вы же работаете на железнодорожную компанию.
— Мы хотим, чтобы эта жалоба не висела на нашем отделе.
Конечно, если мы не сможем разобраться, придется передать ваше дело в
юридический отдел — пусть они занимаются с вами.
— Мне не хотелось бы доводить дело до суда.
— Нам тоже.
— Я ездила в Оуквью по делам, — сказала она. — Это мое дело,
к вам оно не имеет никакого отношения.
— Нас не интересуют ваши дела. Мы хотим только знать, почему
вы использовали чужое имя.
— Оно совсем не чужое. Это мое имя.
— Боюсь, что я не смогу это объяснить начальнику отдела.
— Ладно, — сказала она. — Я поехала туда, чтобы получить
сведения кое о ком.
— Вы можете назвать этого человека?
Она раздумывала так долго, что пепел с ее сигареты свалился
на пол.
— Один человек послал меня в Оуквью собрать сведения о его
жене.
— Мне придется это проверить. Вы можете дать его имя и
адрес?
— Могу, но не дам.
Я достал блокнот и неуверенно сказал:
— Пожалуй, я мог бы на этом остановиться, но боюсь, что
отдел жалоб таким объяснением не удовлетворится. Из-за этой путаницы с именами
они потребуют, чтобы я выяснил все о вашей поездке.
— А вы можете помочь покончить с этим делом? Когда я смогу
получить чек?
