Потом Амелия стала ему изменять. Доктор об этом не знал, но
и без того был уже сыт по горло. Он сообщил жене, что хочет развестись. Амелия
попросила его указать причиной развода тяжкое оскорбление. Он согласился и
подал иск. Но Амелия повела нечестную игру. Она дождалась, пока я по поручению
доктора поехала в Сан-Франциско, и подала встречный иск, назвав меня
соответчицей. Очевидно, она рассчитывала, что этот удар выбьет доктора из колеи
и она сможет заполучить все его добро и выйти замуж за человека, с которым
тогда связалась.
— Кто он такой? — спросил я.
Она вопросительно посмотрела на доктора Альфмонта. Он
кивнул.
— Стив Дантон. Молодой парень, который издавал тогда в
Оуквью газету «Блейд».
Я спросил, стараясь ничем не выдать своих чувств:
— Он и сейчас издает газету?
— Я думаю, да. Мы давно потеряли связь с Оуквью, но он,
видимо, все еще там. Последнее, что я о нем слышал, это что его племянница
работает в газете вместе с ним. Это она встретила меня в коридоре, когда я
выходил из комнаты Эвелин Харрис.
Я стряхнул пепел с сигареты.
— Продолжайте.
— В то время, — сказала миссис Альфмонт с легкой горечью в
голосе, — я вела себя очень благоразумно, и Чарльз даже не подозревал, как я к
нему отношусь. Мне казалось, что Амелия была не в себе. Ненормальный образ
жизни и постоянные выпивки сделали ее психику крайне неустойчивой.
Когда она подала встречный иск, Чарльз помчался в
Сан-Франциско, чтобы все мне объяснить. Я хорошо понимала, что он попал в
ужасное положение. Оуквью был переполнен сплетнями. Человек, больше всех
заинтересованный в разводе миссис Линтиг, выпускал газету. Ясно было, что любые
обстоятельства, свидетельствующие против Чарльза, будут представлены в самом
черном свете. Его поездка в Сан-Франциско была, конечно, самым неудачным ходом,
какой только можно было придумать. Но нам предстояло вернуться. И мы все равно
справились бы с этой ситуацией, если бы не… — Она замолчала.
— Неожиданно для себя я сделал открытие, — заговорил
Альфмонт. — По мере того как Амелия опускалась все ниже и ниже, я все дальше
отходил от нее и все сильнее влюблялся в Вивиан. Я понял это, когда встретил
Вивиан в Сан-Франциско. После этого я уже не мог вернуться в Оуквью, позволить,
чтобы ее имя поливали грязью, и… и мы узнали, что любим друг друга. Нам
хотелось только быть вместе. Мы были молоды, я хотел уехать и начать все
сначала. Наверное, это было глупо, но события обернулись так, что все оказалось
к лучшему.
Я позвонил Амелии и спросил, чего она хочет. Ее условия были
просты. Она хотела получить все. А взамен предлагала мне свободу. Так я получил
возможность очиститься и начать все сначала. У меня были с собой аккредитивы на
несколько тысяч долларов, о которых она не знала. Я опасался происходившего в
Оуквью бума и не был уверен в надежности банка.
— А что дальше? — спросил я.
— Ну, это практически все. Я принял ее условия. Она сказала,
что будет заниматься этим делом и оформит развод, что я могу изменить имя и
открыть кабинет где-нибудь в другом месте, что, как только суд вынесет решение
о разводе, я смогу жениться на Вивиан. Я принял ее условия.
— А вы знаете, что произошло дальше?
— Нет, — ответил он. — Я понял, что Амелия и Стив Дантон
поссорились. Она уехала из Оуквью и исчезла.
— А почему вы не могли подать на развод где-нибудь в другом
месте? — спросил я.
— Она меня нашла. Я получил письмо, в котором она говорила,
что никогда не позволит мне обеспечить Вивиан достойное положение в обществе,
что, если я попытаюсь жениться на Вивиан, она тут же появится и устроит
скандал, что, если я когда-нибудь подам иск о разводе, она откроет все. Ведь к
тому времени мы уже жили с Вивиан как муж и жена, и у Амелии были все основания
для скандала.
— Она знала, где вы находитесь?
— Да.
— А почему вы не решились идти на скандал, чтобы покончить с
этим?
— Я не мог. За тот год, что мы прожили здесь, у меня
появилась превосходная клиентура среди респектабельных консервативных людей.
Если бы выяснилось, что мы с Вивиан официально не женаты, я полностью лишился
бы практики.
— А дальше?
— Годы шли, мы больше ничего не слышали об Амелии. Я пытался
ее выследить, но не смог. Я был уверен, что она или умерла, или оформила развод
и снова вышла замуж. Лет десять назад мы с Вивиан ненадолго уехали в Мехико и
поженились. Я хотел, чтобы у нее были законные права в случае моей смерти.
— Все ясно, — сказал я. — А теперь расскажите мне о
политической обстановке.
— Этот город живет по собственным законам, — сказал доктор
Альфмонт. — Наша полиция коррумпирована. Городская администрация продалась за
взятки. У нас процветающий город, хороший бизнес и очень много туристов. Этих
туристов обирают всеми возможными способами. Жителям города это надоело. Они
хотят очистить Санта-Карлотту. Я активно участвовал в этой борьбе, и мне
предложили баллотироваться на пост мэра. Я был уверен, что со старым скандалом
давно покончено, и поэтому согласился.
— А что же дальше?
— И тут как гром среди ясного неба я снова получил от нее
письмо. Амелия требовала, чтобы я выполнил ее условия, а иначе она «откроет
всем глаза». Она утверждала, что я втоптал ее в грязь и сделал отверженной,
хотя это бесстыдная ложь. Я отдал ей всю мою собственность и…
— Чарльз, — перебила миссис Альфмонт, — это уже не поможет.
Мистеру Лэму нужны факты.
— Факты? — сказал он. — Она написала это письмо.
— Каковы ее условия? — спросил я.
— Она не выдвинула никаких условий.
Я немного подумал, сделал последнюю затяжку, положил
сигарету в пепельницу и спросил:
— Она оставила вам адрес, по которому вы могли бы с ней
связаться?
— Нет.
— А чего она хотела?
— Прежде всего ей нужно было, чтобы я снял свою кандидатуру.
— Вы этого не сделали?
— Нет.
— Почему?
— Дело зашло слишком далеко, — сказал он. — Незадолго до
того, как я получил письмо, газета оппозиции опубликовала серию порочащих меня
статей, намекая, что они занимаются расследованием моего прошлого. Мои друзья
потребовали, чтобы я подал на газету в суд за клевету, и я оказался в очень
затруднительном положении.
— А вы абсолютно уверены, что это письмо написала ваша жена?
— Да, — ответил он. — Конечно, произошли небольшие
изменения, но это естественно. Почерк человека не может не измениться за
двадцать лет, но у меня нет никаких сомнений. Я внимательно изучил письмо.
