— А она не производила впечатление непорочной?
— Нет. Но вам следовало бы с большим почтением говорить об
Эвелин Делл. Я думаю, что она родственница миссис Линтиг.
— Она так сказала?
— У меня создалось впечатление, что она ее дочь от первого
брака.
— Какого же тогда возраста должна быть миссис Линтиг?
— Не такая уж старая, около пятидесяти. По-моему, Эвелин
Делл была еще совсем ребенком — тайным ребенком, когда ее мать вышла за доктора
Линтига.
— Значит, сейчас ей должно быть двадцать восемь или около
того.
— Да, примерно. У нас никто не знал, что у миссис Линтиг
была дочь.
— Здесь она останавливалась в гостинице?
— Да.
— Сколько пробыла.
— Кажется, неделю.
— А чем она здесь занималась?
— Пыталась найти хорошую фотографию миссис Линтиг. Я знаю по
крайней мере четыре, которые она купила, — старые снимки из семейных альбомов.
Она их все куда-то отправила. В гостинице мне рассказывали, как она отправляла
несколько фотографий и очень беспокоилась, чтобы их уложили в гофрированный
картон.
— А адрес вам в гостинице сказали?
— Нет. Она отправляла их из почтового отделения, но картон
для упаковки доставала здесь. Служащие гостиницы видели, что там были
фотографии.
— Что-нибудь еще? — спросил я.
— Это все.
— Спасибо, Мариан. Не знаю, насколько это мне пригодится, но
надеюсь, что польза будет. Если все будет нормально, я заплачу вам за это.
Немного, но заплачу. Люди, на которых я работаю, не слишком щедры.
— Не беспокойтесь. Давайте лучше поиграем в другую игру.
— В какую?
— Вы выпытали у меня все, что смогли. А теперь я попробую от
вас чего-нибудь добиться. В какой-то степени я вам помогла. Если я приеду в
город и стану искать работу, вы мне поможете?
— У меня небольшие возможности.
— Я понимаю. Вы сделаете, что сможете?
— Да.
— Вы долго собираетесь здесь пробыть?
— Не знаю. По обстоятельствам.
— У меня могут быть новости. Где вас можно будет найти, если
понадобится?
Я достал карточку, на которой было напечатано только мое
имя, и написал адрес и номер комнаты, где находился офис Берты Кул; если письмо
придет по этому адресу, его сразу передадут мне.
Мариан с минуту разглядывала карточку, потом спрятала ее в
сумочку и улыбнулась. Я подал ей пальто и отвез ее домой. Мариан жила в
двухэтажном каркасном доме, который давно пора было покрасить. Перед дверью не
было таблички, какие обычно висят на доме, где сдают меблированные комнаты, и я
подумал, что она снимает комнату у какой-то семьи. Я не слишком задумывался над
этим, так как не сомневался, что в любой момент смогу узнать о ней все, что
захочу. Как Мариан признала, люди в городе больше знают о ее делах, чем она
сама.
Судя по тому, как девушка держалась, она надеялась, что я не
стану пробовать поцеловать ее на прощанье, и я не стал этого делать.
Когда я вернулся в гостиницу, была уже почти полночь.
Сигара, которую я предложил ночному дежурному, сразу сделала его более
покладистым. Вскоре я уже держал в руках книгу регистрации и еще через пять
минут нашел записи о Миллере Кроссе и Эвелин Делл. Я подумал, что адреса
фальшивые, но на всякий случай незаметно переписал их, пока дежурный возился с
коммутатором.
Когда он вернулся к столу, мы немного поболтали, и он сказал
между прочим, что мисс Делл приехала поездом, что ее чемодан был в пути
поврежден и что она взяла об этом письменные показания у носильщика и у портье
гостиницы. Он не знал, возместили ли ей убытки.
Узнав, что можно отправить телеграмму из телефонной будки, я
передал Берте Кул следующее:
«Медленно двигаюсь вперед. Узнайте все об иске против Южной
Тихоокеанской железнодорожной компании, о возмещении убытка за поврежденный
багаж. Иск был подан в Оуквью недели три назад, возможно, от имени Эвелин Делл.
Могу ли я заплатить двадцать пять баксов лицу, дающему полезную информацию?»
Я повесил трубку и поднялся в номер. Попытался отпереть
замок, но ключ не поворачивался. Пока я пробовал его вытащить, замок щелкнул и
дверь открылась. Высокий человек, фигура которого смутно виднелась на фоне
окна, пригласил меня:
— Входите, Лэм.
Он включил свет, а я продолжал стоять на пороге и смотреть
на него.
Человек был около шести футов ростом и весил фунтов двести.
Он был широк в плечах, и рука, которой он молниеносно схватил меня за галстук,
была, как я сразу почувствовал, здоровенной грубой лапой.
— Я же сказал «Входите», — сказал он и дернул за галстук.
Я влетел в комнату. Он быстро повернулся вправо, так что я
пролетел над ковром и рухнул на кровать.
Человек захлопнул дверь и проворчал:
— Так-то лучше!
Он стоял между мной и дверью, между мной и телефоном. Я
видел, как дежурный обращается с коммутатором, и понимал — для того чтобы
куда-то позвонить, потребуется не меньше тридцати секунд. Трудно было
рассчитывать, что этот тип будет стоять и смотреть, как я вызываю полицию.
Я поправил галстук, выровнял уголки воротника и спросил:
— Что вам угодно?
— Так-то лучше, — повторил он и сел на стул, по-прежнему
оставаясь между мной и дверью.
Незнакомец усмехался, и его ухмылка мне не понравилась. Мне
все в нем не нравилось. Он был здоровенным и самоуверенным и держался так,
словно был хозяином этой гостиницы и всего городка.
— Что вам нужно? — повторил я.
— Я хочу, чтобы ты убрался отсюда.
— Почему?
— Здесь вредный климат для таких козявок, как ты.
— Но я пока этого не почувствовал.
— Еще нет, но скоро почувствуешь. Знаешь, что такое
малярийные комары? Они искусают тебя, и ты сразу почувствуешь себя больным.
— Куда мне перейти, — спросил я, — чтобы избежать этих
укусов!
Его лицо помрачнело.
— Ты должен убраться отсюда, мелюзга, — сказал он.
Я выудил из кармана сигарету и закурил. Он наблюдал, как я
закуриваю, и расхохотался, заметив, что моя рука дрожит. Я бросил спичку,
затянулся и сказал:
— Продолжай. Твой ход.
