Хаджар осекся.
Проклятые предсказания и знаки.
Клятые последние короли…
Глава 1690
— Абрахам? — глаза Эдена уже не могли ничего видеть. Их просто не было. Лицо главы Сумеречных Тайн вообще сложно было назвать человеческим. Кожа оплавилась и слилась в непонятное месиво с раздробленными костями и плотью. На месте ушей — две слегка дымящиеся и пахнущие жженым мясом впадины. Часть скальпа отсутствовала, обнажив продавленные кости черепа.
Доспехи старика, как и кожа на его лица, сплавились с мышцами и костями. И когда он делал очередной, полный боли вздох, они скрипели и трескались, на глазах покрываясь алыми пятнами.
— Это я, старый друг.
— Хорошо, — прошептал умирающий глава. — Я боялся… что тебя… больше нет.
— Да, — кивнул Абрахам, из всех ранений которого — лишь глубокий порез на лбу. — Иногда я тоже этого боюсь. Иногда мне кажется, что я уже больше не проснусь.
Эден попытался улыбнуться, но у него больше не было губ. Только две полоски кровоточащей плоти. Сложно понять, как он вообще говорил.
— Аэй… она…
— Да, — Шенси положил ладонь на грудь Эдена. — Я скажу ей. Она станет хорошим главой.
Эден прохрипел что-то.
— Помоги, Небесный Лис, — произнес он. — Помоги…
Абрахам переглянулся с Гаем. Последний коротко кивнул, после чего отвернулся, подошел к Хаджару, заглянул тому в глаза и молча отправился дальше. Слова здесь не требовались. Все и без того ощущали дыхание костлявой.
Шенси достал из ножен короткий, изогнутый кинжал, похожий на птичье перо.
— Живи свободно… Абрахам Шенси… сын шлюхи и вора, — сквозь боль, кровь и слезы, которые не могли найти пути наружу, протолкнул Эден.
Кинжал вонзился в висок старика, мгновенно уводя того к порогу дома праотцев. Абрахам, хриплым голосом, проводил старого друга в последний путь.
— Ты умер достойно, Эден Каст, сын бродяжки и убийцы, — Абрахам вытер кинжал ладонью и провел её по лицу старика, оставляя на том месте, где должны быть глаза полоску крови.
Он поднялся подошел к Хаджару и, так же как и Гай, заглянув в глаза, пошел дальше. Хаджар еще некоторое время постоял, смотря на тело человека, которого Чужие Земли считали могущественнейшим из адептов, а следовательно — сильнейшим из смертных. Но даже тот факт, что ты сильнейший — не гарантировало, что тебе дадут умереть своей смертью.
Вся история Безымянного Мира доказательство обратного.
Хаджар слегка поклонился, после чего развернулся и вышел за то, что некогда являлось тяжелыми створками. Там его уже ждали Шенси и Гай. Вместе они миновали неожиданно маленький — всего с десяток метров, коридор. Лежавшие здесь тела вовсе не разделяли десятки километров, как показалось Хаджару изначально. Или не показалось — кто разберется в магии, кроме самих магов.
Лестница, всего в несколько пролетов, привела их в зал собраний, а оттуда — на улицу. Небо, необычно ясное для сезона, надменно взирало на поле брани сквозь степенно плывущие кучевые облака. Падальщики в вышине уже кружили, выискивая добычу.
Они знали, что сегодня их ждет пир.
Разрушенный замок даже не дымился. Пушки ордена не создавали огня, в привычном понимании смертных. Лишь в некоторых местах поднимались черные клубы, но тут же исчезали, попав в объятья горному ветру.
Судя по обвалившимся башнями и тому, что от главных сооружений замка почти ничего не осталось — пушка выстрелила еще как минимум хотя бы раз.
Хаджар перешагивал через тела, ища в лицах павших тех, кого не хотел там найти. Но делал он это совершенно буднично, не чувствуя особого сожаления по отношению к тому, кто сейчас лежал в песке. И не потому, что его сердце стало черствым, а душа — почернела. Просто генерал так сильно привык к битвам и тому, что после каждой из них остаются тела, что не испытывал горя или сожаления.
Только страх.
Страх того, что в очередном лице юноши или девушки окажутся глаза, которые он узнает.
— Хаджар.
Он обернулся. Опираясь на копья, тяжело дыша, к нему шла Летея. Её левая рука была изогнута под неправильным углом, она сильно припадала на правую ногу, а часть энергетического тела оказалась практически разрушена. Но, в целом, ничего такого, с чем не смогут справится лекари.
Рядом с ней, поправляя черную повязку на правом глазу, аккуратно ступал Албаудун. Помимо физического глаза, он полностью потерял узел энергетического тела в этой же области, а с этим лекари уже не справятся.
Почему-то вид товарища, покинувшего поля боля с одним глазом, вызывал у Хаджара неприятное ощущение дежавю.
— Как…
— Артеус за стенами, — ответила на незаданный вопрос Летея. — он помогает собрать костер.
Хаджар кивнул.
— А…
Тишина. И этого было достаточно. Вместе с Абрахамом и Гаем, провожаемые взглядами раненных и уцелевших учеников секты, добивавших стонущих фанатиков, они шли через замок. По дороге к ним присоединился и Шакх, целый и невредимый. Кто-то бы удивился, но Хаджар уже не раз сталкивался с таким везением, когда даже из самой жуткой сечи некоторые выходили даже не испачкавшись.
Говорили, что таких выбирал Дергер, Бог Войны, чтобы быть свидетелями битвы.
Ветер трепал волосы Хаджара и его одеяния. Он кружился вокруг, играясь песком и пылью. Беспечный и беззаботный. Генерала всего поражало то, что сколько бы крови не проливали люди, сколько бы боли не звучало в их криках, одиночества и печали в плаче — природа всегда оставалось безучастно прекрасной.
Не пошатнулись древние горы, не померкло небо. Сколько они видели таких сражений? Если даже Хаджар уже не мог испытывать полного набора эмоций на поле брани, то что говорить о целом мире, который тонул в смерти с самого первого мгновения своей жизни.
Там, за стенами, Артеус при помощи магии возводил огромные костры, на которые без разбора укладывали тела сектантов и фанатиков. Не было чести в том, чтобы лишать достойных проводов воинов, которые честно сражались с тобой лицом к лицу.
Хаджар и остальные прошли мимо костров и мимо тех, кто плача, обнимая друг друга, пустыми глазами провожая павших товарищей, подносил факелы к бревнам. Их путь лежал дальше. К обломкам башни. Башни, с которой открывался лучший обзор на плато, где стояло пушка. Ныне разрушенная, оплавленная и непригодная к выстрелу, который вбил бы последний гвоздь в крышку гроба Сумеречной Секты. Он бы сровнял с землей развалины замка и всех, кто был внутри.
Но этого не случилось.
И так и не совершенный выстрел стал причиной смерти лишь одного человека.
Иция лежала на его груди и тихонько плакала. Она обнимала его, не позволяя никому подойти ближе. А он лежал, в грязи и пыли, покрытый ранами от клинков и техник, с закрытыми глазами, изломанными руками, разбитым луком и своими дурацкими, смешными усами.
