— Мы… убили ее? — тихо спросила Люнь.
— А ты не видишь? — просипел я и с трудом встал, чувствуя боль в каждой клеточке своего тела.
— Вижу, но…
— Но что? Так быстро и просто? Или так ужасно, что мы сделали нечто подобное? — устало спросил я.
— Наверное, все вместе, — глухо ответила Люнь. — Она ведь не хотела зла людям, да?
— Да как сказать, — вздохнул я, медленно поднимаясь.
Но я понимал, о чем говорит Люнь. По сути, она просто хотела добра людям, но делала это своими, не укладывающимися в наше понимание добра методами. Жаль, что это никак не меняло ситуацию.
По мысленному приказу все пять клинков вернулись в зал, грязные и окровавленные. Спрятав свое оружие, я медленно направился к проходу, в котором лежала Матерь всех потерянных. Просто огромная туша мяса, по которой было сложно сказать, что это и где у него голова.
Мне даже было противно касаться ее, как, впрочем, и заходить в эту комнату, но осмотреться стоило, так как пещера явно увеличилась в размерах. У меня были определенные подозрения, что на самом деле она вполне могла здесь что-то охранять.
— Юнксу, твоя лампа, — указала пальцем Люнь на кусочек железа, что лежал в углу комнаты среди ошметков.
Морщась, я поднял кусок металла, стряхнул его и положил обратно в сумку, после чего огляделся. Меня интересовал в первую очередь проход дальше, который открылся за Матерью.
— Ты это видишь? — тихо спросила Люнь, когда мы подошли ближе.
— Что именно?
— Стены.
Я не сразу понял, о чем она говорит, если честно, слишком темно было. Но когда я поднял над головой лампу, осветив коридор, с удивлением обнаружил, что он заканчивался гладкой стеной, сплошь исписанной картинками. Ну как исписанной — на ней были выдолблены рисунки, которые со временем уже успели поистереться.
— Храм? — спросил я.
— Нет, совсем не похоже, скорее место поклонения или маленькое святилище.
Люнь подлетела к картине, внимательно рассматривая ее.
Признаться честно, я тоже с интересом окинул взглядом стену, только вот с трудом понимал, что на ней изображено. Какая-то толпа окружила человека, который висит в воздухе и лучится светом, и будто тянет к нему руки. Сверху к нему тянутся огромные когтистые лапы, которые будто хотят схватить его.
— Что скажешь?
— Что?
— Ну, что изображено, объяснишь? — кивнул я на картину. — Я как-то нихрена не понимаю.
— Эм… тут… тут изображены люди, которые получают в дар человека, который сможет что-то очень важное сделать, — медленно произнесла она, пробегая взглядом по стене. — Тут… тут изображен человек-ключ.
— Человек-ключ? — что это за супергерой.
— Так называют особенных людей. Тех, кто своим существованием может как-то изменить судьбу мира. Как ключ, который надо лишь поднести к скважине и повернуть, чтобы в мире что-то кардинально изменилось.
— Я понял, избранные, — кивнул я. — В нужное время и в нужном месте они смогут перевернуть мир.
— Да-да, именно так. Например, они могут открыть какую-то технику, что изменит мир. Или стать активатором двери в какую-нибудь сокровищницу. То есть именно они могут как-то на что-то повлиять.
— И что это за избранный? — кивнул я на картину.
— Кто-то, кто обладает даром, что может изменить как небеса, так и на землю, — с сомнением произнесла Люнь. — Не знаю, какая-то дурость получается, мне сложно понять смысл. Он нужен и небесам, и людям на земле, так как является ключом… к существованию.
И это все ты узнала из простой картинки? Я, наверное, в глаза долблюсь или еще чего, но как-то не вижу, где там можно было разглядеть такой охренительный сюжет.
Я еще раз окинул взглядом комнату и уже собирался отвернуться и идти обратно, когда взгляд зацепился случайно за небольшую надпись у самого пола под картиной. Я сначала даже и не обратил на нее внимания, скользнув по ней глазами, но в голове неожиданно что-то щелкнуло — что-то знакомое. Однозначно что-то знакомое.
И в таком месте.
Нахмурившись, я на мгновение остановился, обернулся к ней и присел, поднеся лампу поближе, чтобы лучше рассмотреть.
— Люнь? Слушай, а тебе эта надпись ничего не напоминает? — кивнул я на выбитые буквы. — Уж больно знакомо выглядят. Мы их где-нибудь еще видели?
Люнь подлетела поближе, после чего кивнула.
— Ну… вообще, да, а ты не помнишь?
— Я перевести не могу, как тут вспомнишь?
— Это слова, которые мы встретили в секте Вороньего крыла, — ответила она таким голосом, будто удивлялась, как я мог забыть это.
— Секта Воро… а-а-а…
До меня неожиданно дошло. Секта черных, точно. Там еще был такой большой камень, на котором были выдолблены слова про что-то там… родился, умер, что-то про стражу…
Но мне даже просить не пришлось, так как Люнь сама вслух прочитала слова, которые кто-то выдолбил здесь.
— Мы стражи свободы, кто кровью и смертью родился, кто узрел неправду мира, последние стражи на своем веку воли мира от рабских оков, — тихо прочитала она. — Это…
— Это полное изречение, которое было на камне, — медленно протянул я. — Девиз Вороньего крыла. Защитники судьбы этого мира от рабских оков… И еще написали это в таком месте.
— Ну… может они здесь обитали, а потом пришла Матерь? — предположила Люнь.
— Да, возможно, но…
Я встал и еще раз окинул взглядом картину.
Человек, который нужен и богам, и людям, так как даст силу… И тут же изречения черных, что они последние защитники мира от рабских оков…
— Люнь, ты много слышала о богах этого мира? — спросил я, внимательно разглядывая картину.
— Ну да, я слышала о них, а что такое?
— Они какие? Хорошие, злые?
— Я бы сказала, что они жесткие и своенравные, — пожала она плечами. — Они следят за порядком, но не влезают и не нарушают ход истории, если только этого не потребуется.
— Просто мне интересно, почему на картине они изображены как зло.
Глава 149
— Почему как зло?
Я постучал пальцем по стене.
— А ты часто видела, чтобы добро изображали с такими когтистыми лапами, которые тянутся так, будто хотят оторвать тебе яйца? Что это за долбанные когти?
Она еще раз очень внимательно осмотрела картину, будто ища подсказку.
— Ну… ногти не подстригли?
Я удивленно посмотрел на Люнь — она глядела на меня серьезным взглядом, типа говоря: нет, ну а вдруг действительно ногти не подстригли? Но сохраняла лицо серьезным не очень долго, ее уголки губ начали подергиваться, пока наконец она не рассмеялась.
