Негодование вместе с досадой и жалостью к кузнецу захлестнули Эша.
— Ну и дураки, — выпалил он. — Смотри внимательно, Магур — это настоящая змеиная сталь, и лучше нее если что-то и есть, то я об этом не знаю. И если это сделал Хэн, то он великий мастер. А Инар — хитрая жопа, нагревшая руки на его мастерстве и вспыльчивости…
«И на вашем невежестве» — чуть было не добавил Эш, но удержался.
Стражник рассмеялся.
— Ну, если ты чего-то не знаешь — это, знаешь, еще ничего не доказывает, кроме того, что тебя надурили на деньги! И неважно, кто это сделал, Хэн или Инар. Змеиная сталь — придумал тоже…
Зыркнув на стражника у ворот, Эш тихо проговорил.
— Дело есть. Поговорить бы.
Магур прищурился.
— Ну я понял, что ты неспроста ножичком похвалиться пришел. Через четверть часа, у зиккурата.
Эш кивнул, и, громко попрощавшись, направился прочь.
— Одного я никак не пойму, — полушепотом проговорил он себе под нос, топая к месту встречи. — Если здесь жизнь человека так дешево ценится, то почему смертники из Внутреннего круга стоят так дорого?..
«Может, вместо того, чтобы задавать глупые вопросы, ты просто научишься думать? — прохрипел ворон. — В чем, по-твоему, принципиальная разница между смертниками оттуда и местными каторжниками?..»
Эш остановился.
— Посвящение акадам. Смертники из Внутреннего круга несут на себе печать Великих акад, и это нравится диким духам.
«Верно. В каждом из них содержится частица очень вкусной энергии, которой не так-то просто найти замену», — проговорил дух.
Утро звенело надвигающимся зноем, и Эш спрятался в тени деревьев, чтобы дождаться Магура.
Наконец, стражник появился возле зиккурата.
— Ну и кого тебе надо закопать? — простодушно спросил он у Эша, когда тот подошел к нему.
— Да нет, в этот раз никого закапывать не надо, — усмехнулся парень. — Мне бы поговорить кое с кем.
— А я тут при чем? — удивился Магур.
— Понимаешь, это человек… Ну, он среди привезенного «мяса».
Улыбка исчезла с лица молодого стражника. Он выразительно присвистнул.
— Ничо так у тебя желания. Какие вообще дела у тебя могут быть с кем-то из них, они ж из Внутреннего круга?..
Эш усмехнулся.
— Ты хочешь историю моей жизни узнать, или денег заработать?
Магур задумчиво почесал затылок.
— Сколько?
Эш молча подкинул на ладони монету в одну мину.
У стражника загорелись глаза.
— Что ж, дело-то хорошее… — проговорил он, не сводя глаз с монеты. — Вот только держат их в старой тюрьме, и там два караула по два человека — на входе в тюрьму и на входе в сам каменный мешок. И каждый захочет не меньше половины того, что ты мне обещал.
— Я заплачу.
Стражник опять почесался и, приблизившись к Эшу, спросил, понижая голос.
— Знаешь, где старая тюрьма?
— Нет.
— Иди сейчас воон туда, до самой стены. И двигайся вдоль нее направо. Понял? Там идти в общем-то недалеко, сам увидишь. В упор не подходи, я сам к тебе выйду и проведу.
— Хорошо, — кивнул Эш, и направился к стене.
— Эй, а деньги?! — окликнул его Магур.
— Расплачусь, когда дело сделаешь! — ответил Эш, ускоряя шаг.
Вдоль городской стены тянулись бесхозные заросли одичавшего сада. Среди старых яблонь и груш со сливами поросли молодые березы и осины, тропинки терялись в высокой тропе.
Наконец Эш увидел небольшое хмурое строение с черно-серыми каменными стенами и крошечными решетчатыми оконцами, Эш почувствовал, как мгновенно похолодели его руки.
Сейчас еще можно было остановиться.
Он понимал, что если зайдет дальше, то возврата уже не будет.
Вот только он не хотел останавливаться.
Этот город получит свою кару, а убийцы детей — возмездие.
А приговоренные к медленной и мучительной смерти под бряцанье праздничных кружек примут от его рук легкую и быструю казнь.
Конечно, это не тот поступок, которым можно гордиться. О таком никогда не рассказывают своим детям. Такое молча запивают в питейных крепкой настойкой и видят годами во сне, пока это воспоминание не вытеснят своей горечью другие.
Но никто не выигрывает войну, не запачкав рук и сапог.
Прислонившись к старой яблоне, Эш терпеливо ждал.
Магур появился не раньше чем через полчаса.
— Вот ты где! А я ищу тебя, — сказал он, возникнув перед Эшем из кустов. — Иди давай, пока начальства нет на месте. У тебя не больше двадцати минут, понял? Прежде чем говорить, отпои своего знакомого трезвяком — там у входа в углу бочка стоит. И минут через пять он оклемается маленько. И это, говорить-то ты с ним можешь по-всякому, но совсем уж до смерти не бей — они все живыми нужны.
— Я тебя понял, — кивнул Эш.
Магур поманил его за собой, и он направился к тюрьме.
Все четверо караульных собрались у входа, поджидая щедрого подношения. Раздав деньги, Эш получил ключ от каменного мешка и вошел в двери тюрьмы.
Даже в такую жару здесь пахло подвалом и сыростью. В каменном коридоре у входа горел один факел, делая сумерки вокруг рыжеватыми и живыми.
Эш решительно прошел по коридору к единственной запертой двери. Звякнув ключом, он открыл замок и вошел внутрь.
От тяжелого запаха пота, гниения и испражнений у Эша перехватило дыхание.
В тюремной камере было темно. Только в небольшое решетчатое окно над дверью проникал свет от факела. Но Эш и так все хорошо видел.
Вдоль стен прямо в собственных нечистотах сидели и лежали пятнадцать человек. Их руки и ноги, прикованные короткими цепями к вбитым в пол кольцам, не давали узникам ни встать, ни сдвинуться с места. По блуждающим и пустым взглядам Эш понял, что приговоренных, по всей видимости, опоили чем-то дурманящим. И только один из них, с вытекшим глазом и свежими кровоподтеками на полуобнаженном теле, смотрел на вошедшего вполне разумными и ненавидящими глазами.
— Будьте вы прокляты! — прохрипел осипшим голосом каторжник. — Пожиратели душ! Духопоклонники! Предатели рода человеческого! Чтоб ты сам сдох той же смертью, какую вы приготовили нам!
— Вряд ли мне так повезет, — честно ответил Эш.
Он шагнул к первой жертве и вытащил нож.
— Ты пришел освободить нас?.. — пьяным слабым голосом проговорил заключенный. — Ты — спаситель?..
— Нет, — сказал ему Эш. — Я не спаситель. Я — палач.
Стигма на лопатке обожгла ему кожу. Эш хотел, чтобы этот удар был молниеносным и сильным, и был готов затратить на это часть имеющейся силы.
