Ёжась на морозе в своей куртке, сшитой кое-как из порванных кусков, Эш думал о том, что всем его подопечным потребуется соответствующая одежда, зимние плащи и сапоги. И лошади. Потому что если вдруг Червь протянет ноги, возвращаться домой по заснеженной Иркалле — то еще удовольствие.
Другими словами, требовалась огромная сумма денег, и как можно скорее.
Как же это решить? Заработать столько в считанные дни у них сейчас точно не получится, а бешеные одержимые волки и лисы ждать не станут.
Впрочем, был один вариант… Жаль только, что Ларс теперь не с ними — это бы на порядок облегчило дело. Но Крыс был далеко, а решать что-то надо было прямо сейчас…
Тут дверь за спиной тихонько скрипнула, и Эш увидел Айю. Она куталась в одеяло, чтобы не замерзнуть.
Девушка подняла на парня светящиеся пронзительным голубым светом глаза и улыбнулась.
— Доброе утро.
Эш бросил взгляд внутрь дома, где на лавках и вповалку на полу устроились его спящие гости, потом удивленно посмотрел на Айю.
— Я не понял… Ты видишь?
— И да, и нет, — ответила Айя, касаясь ладонью его щеки. — Если я использую стигму, то у меня перед глазами возникают картины из прошлого, и настоящего и будущего, и я не всегда могу в них разобраться. Например, сейчас я вижу тебя со шрамом, который не чувствую пальцами… — она вдруг запнулась, и робко добавила:
— Но я не должна говорить с тобой об этом.
— Как ты себя чувствуешь?..
— Великолепно! — с неожиданной радостью воскликнула Айя. — Боги, я так счастлива, что обрела эту часть себя! Правда, я еще почти ничего не знаю. Понимание времени приходит со временем… Забавно прозвучало, — тихо рассмеялась она.
Эш задумчиво коснулся ее отметины.
— Что ж, может быть, все не так уж плохо, как я подумал сначала. Раз ты ужилась с духом. По крайней мере, теперь ты можешь себя защитить.
Айя доверчиво прильнула к нему.
— Тем более, нас теперь двое…
— Я знаю, — мягко ответил он ей.
— Заметил?
— Знал еще до возвращения. Игры духа времени, такие дела… Иди внутрь, ты замерзнешь. И пора этих лежебок поднимать. Зима ждать не станет. Так и скажи им.
— А ты?
— А я к Хэну прогуляюсь, дело есть одно.
Коснувшись губами сердцевины сплетения двух стигм на ее лбу, он сунул руки в карманы и двинулся в город.
После ночного кошмара Уршу еще крепко спал. Дороги были пусты, торговцы и ранние покупатели сегодня не спешили покидать свои дома. Где-то уныло бряцали кирки и лопаты — это рабочие убирали последствия обрушения домов. Все остальные, казалось, забились в укромные места и затихли, боясь высунуть нос наружу.
И только когда Эш вышел на большую площадь, он понял, как сильно ошибся.
Потому что почти весь город сейчас собрался на этом пятачке. Сотни людей, горбясь от мороза или тяжелых мыслей, в абсолютном молчании стояли напротив храма, закрывая ладонями горящие свечи. Старики и старухи, женщины и дети, ремесленники и даже стигматики.
А на храмовом крыльце в белых саванах лежали мертвецы. В основном — рослые и широкогрудые мужские тела, не меньше полсотни людей. Чуть в стороне от них положили еще два тела поменьше — по-видимому, это были женщины. А между ними лежал совсем крошечный сверток, обвитый красной кружевной лентой. Двери храма были открыты настежь, и внутри шло служение. От теплого человеческого дыхания тех, кто молился внутри, из святилища на площадь тянулся белый пар, смешанный с серыми клубами ароматного дыма. Весь зиккурат сейчас напоминал огромную священную кадильницу — или тлеющее пожарище, которое так и не смогли до конца погасить. А со створок храмовых ворот на народ с невозмутимым спокойствием взирали священный орел и великий змей.
Эш остановился на минуту, вслушиваясь в доносившееся из глубин святилища пение — разобрать слова было невозможно, но по мотиву угадывалось посмертное величание.
«Вот и началась очередная великая война», — мысленно сказал Эш ворону.
«Да», — ответил тот.
«И ее развязал я».
«Да», — снова так же коротко ответил ворон.
Эш смотрел на мертвецов и понимал: это только начало. Первый пройдет через весь Внешний круг, подминая под себя всех, кто окажется у него на пути. И Единый будет пытаться ему помешать, из-за чего обрушатся новые дома, бросятся в бой новые воины и снова погибнут дети.
Великие божества всегда требуют великих жертв.
Великие эпохи имеют удивительную особенность тонуть в крови.
Большие перемены, даже если это перемены к лучшему, всегда выстраиваются на гробах.
Почему так? Это жестокий закон вселенной? Или особенность самих людей, которые делают жестоким все, что с ними соприкасается?
Ему вспомнились слова Айи. «Черная спина, красные руки»…
Эш тряхнул головой, отгоняя неуместные мысли.
Во время боя нельзя размышлять.
Этому его научили на Вороньем мысе. Остановишься, помедлишь — и все, ты труп.
Потери надо считать уже после битвы.
И Эш переключился на насущные проблемы.
Например, стоило попытаться почуять или высмотреть в толпе Хэна. Но его нигде не было видно.
Тогда парень направился в кузню.
Свернув на нужную улицу, он издалека услышал гулкий лязгающий звук. В первую секунду Эш весь подобрался, готовый помчаться вперед — но тут мимо него с той стороны спокойным шагом прошли двое стражников.
Если бы это были ловчие, вряд ли стигматики просто разгуливали по улицам вместо того, чтобы попытаться вмешаться.
И все равно парень прибавил шагу, и вскоре увидел источник шума.
Это были кузнецы. Порядка десяти мастеров, согнувшись в три погибели, пытались как-то выровнять городские ворота.
Мда, неплохо же он их вчера изувечил…
Кашлянув, Эш позвал Хэна.
— Да вы гляньте, кого духи-то сюда принесли! — прогрохотал кузнец, увидев давнего знакомца.
Бросив свое занятие, Хэн поспешил к Эшу.
— Дай-ка я погляжу на тебя — че-то ты прям на себя непохожий стал! Живой, здоровый!..
На радостях он стиснул парня в таких крепких объятиях, что тот даже охнул.
— И, вообще-то, планировал после встречи с тобой остаться таким же живым и здоровым!.. — в шутку проворчал Эш. — Как дела твои, как сам?..
Он хотел сказать, как благодарен Хэну и за ножи, и за Айю с Сином, но ситуация как-то не располагала к откровенной беседе.
— Да нормально все у меня, — отмахнулся кузнец. — По крайней мере, до сегодняшнего дня так было…
Тут один из мастеров, здоровый дядька с седой бородой и лиловым ожогом на лице, с хрустом выпрямился и громко заявил.
