Дар отодвинулся в сторону, и первым в зиккурат вошел Эш.
Никакого сумрака, привычного для таких мест, здесь не было и впомине. Сотни свеч отражались в темной позолоте стен, превращая зиккурат в святилище живого огня. Никаких росписей, портретов кудрявых воинов, никакой ладьи для коленопреклонений — только свечи и позолота. Только высокая парчовая ширма до самого потолка, отгораживающая центр зиккурата, и застывшие в полупоклоне седобородые жрецы и жрицы в золотых одеяниях.
Что-то похожее Эш уже видел однажды. Может быть, во сне?..
Он обернулся.
В святилище вошли только Дарий, Айя, Ларс и назначенные воины. Все остальные остались снаружи.
Два жреца медленно закрыли ворота.
И когда двери закрылись, парчовая ширма шевельнулась, и из-за нее вышли четверо мужчин почтенного возраста и одна молодая женщина.
По богатой одежде и скорбному выражению лиц Эш догадался, кто это.
Дарий спешно выступил вперед.
— Господа, перед вами...
— Умолкните, — резко оборвала его женщина, смерив Дара брезгливым взглядом. — Мы и так прекрасно знаем, кто перед нами!
— Это уж наверняка, — проговорил Эш, стараясь сдержать недобрую ухмылку, но она все равно едва заметной тенью проступила на губах. — А меня, стало быть, решили почтить своим вниманием представители великих семей?
— Вы ошибаетесь, — надменно ответил ему один из мужчин, морщинистый и невысокий, с массивной нижней челюстью. — Мы здесь не для того, чтобы почтить вас. А для того, чтобы договориться.
Эш приподнял брови.
— Увы, но вынужден вас огорчить — время договоренностей прошло. Я пришел сюда не разговаривать, а осуществлять уже заключенный договор. Если кого-то это не устраивает, тот может покинуть зиккурат.
— Без нашего присутствия вы не сможете даже просто находиться здесь! — отозвался другой аристократ, с моложавым лицом, маленькой седой бородкой и увесистым бриллиантовым воротником.
Эш усмехнулся.
— Проверим? Но тогда не ждите, что я со своей стороны буду исполнять какие-то ваши... пожелания.
— Довольно, господа! — с раздражением вмешался в разговор самый старый из всех присутствующих. Он опирался на изящную трость и был одет в строгий черный костюм. — Довольно... Мы не в том положении, чтобы отдавать распоряжения. Однако же...
Он приблизился к Эшу и устремил на него пристальный взгляд, на дне которого читался страх.
— Какой будет судьба города и всех, кто в нем находится, после того, как вы... Завершите свое дело? Можете ли вы гарантировать, что не измените своему слову?
Эш стал серьезным.
— Никаких гарантий, кроме своего слова, я вам дать не могу. Однако уверяю — мы, пришедшие с той стороны от стены, не такие уж чудовища, как вы привыкли считать. Вы хотите жить — я это понимаю. Мы тоже хотим жить. Давайте вместе попробуем выжить.
Старик, соглашаясь, кивнул.
— Пожалуй, — проговорил он. — Пожалуй, что так...
Обернувшись к жрецам, старик сделал жест рукой, и ширма начала медленно опускаться сверху вниз.
У Эша перехватило дыхание.
Он словно всю свою жизнь подспудно ждал, когда наступит этот миг! И — вот он. Покровы сорваны, и сердце нынешнего мира открыто взгляду!..
Ткань упала на гладкий черный пол, и в первое мгновение Эшу показалось, что он опять провалился в мир ворона.
Потому что прямо перед ним стояло древо. Необъятный почерневший ствол обвивали сотни высохших рук. Истлевшие человеческие силуэты, пронизанные золотым свечением, закрывали друг друга и поднимались все выше, к коротко обрубленным и мертвым ветвям.
Но среди древних мумий были и те, кого можно было назвать еще живыми людьми. Тощая потемневшая кожа обтягивала их истощенные лица, узлы суставов и выпирающие ребра. Эти ребра чуть заметно приподнимались и опускались, а руки, прибитые к стволу, слабо вздрагивали.
Сдавленный стон и шепот раздался у Эша за спиной.
— Вот почему символ дингира — это дерево, — тихо проговорил молодой ворон. — И вот почему аккады требуют в жертву героев...
— Верно, — ответил ему разговорчивый старик-аристократ. — Время от времени им требуется новое вместилище.
«И сегодня их новым вместилищем должен стать ты»... — прошептал Эшу на ухо ворон.
«И как же я это сделаю?..»
«Тебе нужно просто соединиться с ними. И принять всех в себя. Но это — уже моя задача», — мрачно отозвался ворон.
— Но где же Шаккан? — спросил уже вслух Эш.
— Тринадцатая акада закреплена с другой стороны, — еле слышно подсказал один из жрецов.
Эш обошел вокруг ствола, и наконец среди мертвых и живых мумий увидел юношу.
Тот был полностью обнажен, на заломленных руках засохли ручейки коричневой крови. Глаза парня оставались открытыми, но видели они что-то явно не из этого мира. Посиневшие губы дрожали, скулы и подбородок заострились.
Так вот что они сделали с ним.
Эш смотрел на Шаккана — а видел почему-то себя. Юного, семнадцатилетнего, наивного и невинного. Распятого на древе дингиров...
— Клещи! — громко крикнул Эш, обернувшись на жрецов. — Дайте мне клещи!
«Что ты задумал?» — обеспокоенно спросил Ворон, в то время как жрецы, переглянувшись, передали Эшу парчовый плат с горстью гвоздей, молотом, клещами и топором.
Подхватив инструмент, Эш подошел к Шаккану и принялся вытаскивать из его запястий и локтей гвозди.
Аристократы не вмешивались. Жрецы смотрели на происходящее с нескрываемым ужасом.
«Ты не можешь. Ты дал клятву Первому! Сворачивать с дороги слишком поздно, Эш!» — встревоженно проговорил дух.
— Я дал клятву — я ее и сдержу, — не обращая внимания на присутствующих, вслух ответил Эш. — Я обещал Первому двенадцать акад — и он их получит. Двенадцать, ворон! А Шаккан — тринадцатый! И он останется жить, потому что я так хочу! Потому что а зачем тогда это все, если такие, как он, должны умереть?! Пусть он будет жрецом, или пророком, или целителем — я не знаю, что умеет его акада. Но пусть он будет!
Ворон немного помолчал, а потом ответил с интонацией Коша:
«Хорошо».
Тело юноши повисло на одной руке, и Эш бережно подхватил его. И, поддерживая, высвободил и вторую руку тоже.
Шаккан глубоко и шумно вздохнул, его взгляд стал осмысленным.
— Эш?.. — простонал юноша.
Молодой ворон оттащил паренька от страшного древа и положил на пол.
— Привет, — сказал он Шаккану с печальной улыбкой. — Живой?
Глаза Шаккана расширились.
— Не знаю... Я был в сиянии... Я... Я убил Червя!.. — будто в бреду, пробормотал он.
