– Соберись, ничтожество! – прорычал Латерфольт, поднимая Рейнара на ноги. Вместе они бросились к Шарке, затащили девчонку на лошадь, и егермейстер нетерпеливо толкнул Рейнара: – Забирайся к ней, чего ты стоишь?!
– Но…
– У тебя Щит, – быстро говорил Латерфольт, злясь на тупость Рейнара. – Если у них есть еще кьенгары, ты ее защитишь. Ну же!
Рейнар влез на лошадь, прижал к себе Шарку. Правая рука вдруг очнулась, взорвавшись чудовищной болью, но он сумел вцепиться в поводья, вложив в пальцы последние силы.
– Латерф! – крикнул он, сам не зная, что хотел сказать.
Хинн поймал лошадь одного из своих павших всадников и вскочил в седло. Втроем они поскакали обратно к Хроусту в вольный гуф.
– Принц Сироток! – орали Сиротки что было сил.
– Истинный Король! – вдруг вплелся в крики новый клич.
– Рейнар из Митровиц и Латерфольт, сын Хроуста! – подхватили все.
IX. Истинный король
Латерфольт гнал взмыленную лошадь вслед за Рейнаром, который опасно раскачивался в седле, прижимая Шарку к себе. Егермейстер не знал, насколько сильно Борбас ранил герцога. Лишь бы ему хватило сил добраться до резерва и не выронить Шарку!
Хроуст отправил оставшиеся силы на преследование армии Редриха. Сам гетман, размахивая булавой, несся во главе Сироток; его конь надрывно хрипел, подгоняемый острыми шпорами. Латерфольт знал как никто: Хроуст, этот бессмертный могучий старик с громовым голосом, способен пробудить в людях такой боевой дух, который лизоблюдам Редриха и не снился. Присутствие Хроуста на поле боя положит королевской армии конец.
– Не дайте им забрать Борбаса! – услышал Латерфольт крик гетмана. Обернувшись, он увидел за спинами всадников и крупами лошадей, что группа рыцарей пытается унести тело кьенгара с поля. Приступ тошноты подкатил к горлу, когда Латерфольт вспомнил тянущиеся к нему когтистые пальцы… Отвернувшись, он уставился на солнечные блики на доспехе Рейнара – они слепили глаза, но помогали избавиться от образа бурлящей тьмы.
Наконец всадники миновали баррикады. Лекари, присматривающие за ранеными, сгрудились вокруг Рейнара, чтобы снять Шарку с седла. Латерфольт спрыгнул с лошади, бросился туда и подхватил неподвижное тело, не чувствуя его веса, не слыша, как выкрикивают его имя в победном экстазе.
– Милая, – шептал он, – только не вздумай умирать, слышишь?
Он принес Шарку в палатку, уложил на одеяло и принялся стаскивать доспех руками, покрытыми густой кровью. Лекари суетились вокруг: один подносил к губам Шарки флягу с водой, другой помогал Латерфольту с латами, третий уговаривал хотя бы на минуту отойти в сторонку. Тело Шарки покрывали лиловые синяки и ссадины, словно подонок Борбас швырял ее о землю. Рука, за которую он тащил ее за собой, была неестественно выгнута в нескольких местах, на предплечье скалился открытый перелом. Рыжие волосы свалялись от пота и крови, как золотые локоны Тальды на плацу. «Сколько еще я буду смотреть на подобное?» – прозвучал в его голове капризный, малодушный вопрос.
– Ты мешаешь! – Чьи-то пальцы впились в его локоть. Добрутка, первая знахарка Сироток, пыталась увести его, чтобы дать место целителям. Латерфольт сердито отмахнулся, не в силах даже ничего сказать – так сильно стучали его зубы.
– Латерфольт. – Другая рука взяла его за плечо и решительно оттащила в сторону. Женщины захлопотали вокруг Шарки. Обернувшись, Латерфольт увидел Рейнара. – Оставь, они сами справятся.
«Какого черта ты меня трогаешь!» – взвыл про себя егермейстер, но вслух сказать ничего не смог. Даже разозлиться на Рейнара не сумел. Не ощутил обычного желания сделать ему больно, хотя раненый герцог с наскоро перевязанной рукой был уязвим и безоружен. А ведь мог бы легко дать ему сдохнуть на поле боя, но почему-то решил прыгнуть на кьенгара до того, как его меч снесет Рейнару голову. Даже не успел подумать, болван! Снова сыграл в благородство и едва не расстался с собственной жизнью…
Латерфольт устало опустился на лавку, пытаясь рассмотреть за спинами женщин лицо Шарки.
«Хотя бы одно движение, милая…»
– Приведите скорее Морру! – снова услышал он встревоженный голос Рейнара, который умудрился заглянуть Добрутке за плечо. – Она знает, что делать.
– Она-то тут зачем? – прохрипел егермейстер.
Рейнар не ответил: он принялся искать трубку, словно все остальное его больше не касалось. Но Латерфольт не стал с ним спорить и не остановил посланного за Моррой слугу. Что ему оставалось? Он ничего не может. Никогда не мог…
Где-то вдали тысячи голосов взорвались боевыми кличами. Грянула Сироткина Песнь, в которую вплетались имя Хроуста, и «Истинный Король», и его собственное имя, и этот дурацкий титул, который ему никогда не нравился – «Принц Сироток», будто он не бастард-полукровка, а долбаный вельможа, один из тех, кого он сам всегда презирал.
Битва у Унберка закончилась очередной победой повстанцев.
Казалось, прошла целая вечность, прежде чем в палатку вошел гетман – один, без военачальников, которые обычно ходили за ним как тень. Доспех Хроуста был залит кровью, у правого плеча обломались оленьи рога, на щеке под глазом красовалась рваная рана – видимо, кто-то пытался отобрать у него и здоровый глаз, – но старику удалось в очередной раз усмехнуться смерти в лицо.
Он не сразу заговорил, удивленный престранной сценой: Шарка, живая, но по-прежнему без сознания, лежала на одеялах. Около нее сидели Морра, которая без устали шептала ей на ухо, и Дэйн, немо борющийся со слезами. Потерянный и тихий Латерфольт ходил из угла в угол, а Рейнар сидел неподалеку с рукой на перевязи и курил мадемму, пытаясь притупить боль.
– Здар, Хроуст, – рассеянно бросил Латерфольт.
– Гетман, – глухо вторил Рейнар.
– Мы победили, – сказал Хроуст. – Митровицы не присоединились к Редриху, и мы отогнали королевскую армию к самым Чертовым Бродам.
Дэйн, невзирая на душившие его рыдания, вскочил, бросился к Хроусту и отдал ему честь сердцем. Латерфольт вяло отсалютовал следом, но его взгляд хищно метнулся к освободившемуся месту около Шарки. Рейнар и Морра промолчали – и Хроуст посуровел:
– Что баронесса здесь делает? Почему она не в кандалах и без конвоя?
– Я так приказал.
Рейнар, морщась, поднялся и встал между Хроустом и Моррой.
– Приказал?
– Я Истинный Король. Так считают твои люди, и этого хотел ты сам. Я желаю, чтобы баронесса была свободна.
Латерфольт, уже опустившийся на место Дэйна около Шарки, почувствовал на себе недоуменный взгляд отца. Наверное, тот ожидал, что услышав такую наглость из уст заклятого врага, Латерфольт примется спорить с Рейнаром, но егермейстер даже не шелохнулся. Еще теплая рука и трепещущие веки Шарки сейчас интересовали его больше, чем Рейнар и даже Хроуст. Разве не гетман только что вернулся с поля боя, залитый кровью врагов? Пусть сам справится с наглым одурманенным калекой.
