Боги… Да пошли они в пизду, эти боги! Чувство юмора у них еще хуже, чем у Свортека, мир праху его в прахе Мархедора, Дьорды и Борбаса. Мало Рейнару было Морры, которая вертелась перед троном, оказывалась везде, куда бы он ни шел, как вечное напоминание о его падении. Теперь жизни Тернорта и Эфолы зависели от Латерфольта, которого Рейнар мечтал никогда больше не увидеть.
Он вложил в трубку целый кристалл мадеммы, раскурил от факела и всосал огромный клуб дыма. Легкие обожгло, ноги сами подкосились, так что пришлось сесть на землю, а перед глазами заклубился искристый туман. Рейнар сидел, чувствуя, как теряет и тело, и разум. Наверное, так выглядит смерть: бесконечное падение в то, для чего еще не придумали слова…
Муть мадеммы расступилась перед невысокой фигуркой. Пришло время призраков. Этот, впрочем, был мелковат для Златопыта. Наверное, Шарка, давненько она ему не являлась. А может, маленький Свортек – мадемма любит ломать фигуры, как ей вздумается. Маленький и остриженный…
Морра.
Тело вернулось, чтобы выдавить из груди Рейнара сухой смешок. Морра присела перед ним:
– Ты в порядке?
Когда она в последний раз этим интересовалась, не считая того паясничанья в темнице?
– В полном. А ты? Уже посмеялась над историей, которую он тебе принес?
– Кто?
– Твой лисеныш.
Морра непонимающе уставилась на Рейнара, а потом даже протянула руку и попыталась схватить его за плечо, чтобы помочь обрести равновесие. Рейнар увернулся от руки, подивившись своей ловкости. Но разум еще варился в тумане, и подбирать правильные, вежливые слова стало тяжело, поэтому он просто выпалил:
– Как тебе хинн? Такого у тебя, наверное, еще не было. Маловат, конечно, зато вынослив, как конь, а?
– Что ты несешь? – прошипела Морра, оглядываясь по сторонам и поднимаясь на ноги. – Иди домой, Рейнар, ты не в себе!
– Вы же теперь такие близкие друзья, не правда ли? Ох и трудные времена для тебя настали, Морра! Начала с герцога Митровиц, продолжила последним кьенгаром, а теперь приходится то на гетмане скакать, то вот на хинне…
– Рейнар, замолчи сейчас же…
– Не приказывай мне!
Он тоже вскочил, раздуваясь от злости. Острое личико даже в тревоге оставалось точеным и нежным, будто не встречало ни потерь, ни лишений. «Интересно, – подумал Рейнар, – есть ли там хотя бы частичка, не тронутая его губами?» Эта мысль разозлила его еще больше. Почему даже в ярости он не мог перестать думать об этом?
– Ты спишь с Латерфом? Что он тебе за это наобещал?
– А тебе какое дело? – дерзко отозвалась Морра, ничуть не испугавшись его злости. Уже много раз она с этим сталкивалась и знала, что Рейнар не посмеет ее тронуть. Но все же спокойно добавила: – Нет, Рейнар. Мы просто оба устали от ненависти.
На этом туго натянутая струна в нем расслабилась: Рейнар не усомнился в ее словах. С Моррой, как он прекрасно знал, невозможно было просто спать. Несчастный Борбас как-то рассказывал, как она поступила с Мархедором: влюбила и держала при себе, как собачку. Из всех ее любовников лишь Свортек избежал этой участи, обратив оружие Морры против нее самой. Для остальных ее любовь была ножом, что потрошил и оставлял после себя пустую шелуху, а Латерфольт на шелуху не походил.
Все же странно было, глядя на эту маленькую женщину, видеть в ней силу, которая сметала все на своем пути не хуже меча, стрелы и Дара. Даже Хроуст, в котором давно не осталось ничего человеческого, перед ней не устоял. Даже Редрих, при всем своем презрении к женщинам, держал Морру у трона и прислушивался к ней, пока еще умел слушать других. Но ни король, ни гетман не были заинтересованы в этих изгибах, этом лице, глазах, губах и всем, что скрывалось под мужским костюмом. Их привлекала скорее особая, змеиная мудрость, такая редкая и манящая властных мужчин. Морра внимательно слушала и изучала их – и потому им казалось, что она прошла с ними всю жизнь, следя за самыми незначительными деталями. Все прочие женщины, с которыми доводилось встретиться Рейнару (не считая разве что матери и пани Теризы), предпочитали покорство, не решаясь и слова лишнего обронить. Морра же никого не боялась.
– Я скоро буду королем, – произнес Рейнар. Его голос расколол тишину, и Морра вздрогнула, но в ее взгляде не было ни удивления, ни насмешки. Она слушала внимательно, как всегда. – Выше меня никого не будет. Я решу все сам – наверное, впервые в жизни.
– И что же ты решишь?
– Ты должна выяснить, как забрать Дар. Первое, что я сделаю, – велю Шарке отдать его тебе.
Морра хмыкнула. Примерно так же она хмыкала, когда Рейнар убеждал ее, что помолвка с Кришаной была устроена задолго до встречи с ней и теперь он бессилен что-либо изменить.
– Ты – истинная наследница Свортека, как и я – истинный наследник трона. Он был тебе должен, но так и не выплатил долг. Я же сделаю тебя кьенгаром Бракадии. Нет, не только кьенгаром! Я сделаю все, что ты…
– Ты бредишь, Рейн, – глухо отозвалась она. – Сам знаешь: стоит тебе вступить на трон, как начнется новая война. Дара потребуют все. Хроуст будет сидеть у тебя на шее, диктуя свои порядки. Паны Бракадии станут тащить тебя каждый на свою сторону, и меньше всего они захотят увидеть за твоей спиной меня…
– Так и черт с ними! Я уничтожу их всех, если потребуется. Я должен был сделать это еще тогда!
– Свортек не этого хотел…
– Да пошел он к черту, твой Свортек! Он сдался, сгинул и ни хрена тебе не оставил!
Морра скривилась и начала отдаляться, растворяясь во тьме. Она ничего ему не ответила, как не говорила все эти годы. Рейнар, впрочем, ни на что и не надеялся, и слов этих говорить не собирался, если бы не чертова мадемма и проклятый Латерфольт. Пустые слова, невыполнимые обещания – вот и все, что может Истинный Король!
«Пора бы к этому привыкнуть, Рейнар. Ты всегда и для всех – для Морры, Редриха, Сироток, даже для собственных детей – будешь предателем!»
Боль разлилась по предплечьям, словно по ним ударили плетью. Горел каждый шрам на искалеченных руках. Внутренности свело судорогой. Но потом на помощь, как всегда, пришла мадемма, захлестнув его волной блаженства, похожей на смерть.
XI. Изнанка
До Хасгута оставалось меньше сотни миль. Сиротки остановились в Лучинах, городке, сдавшемся без боя, как и многие до него. Латерфольт, не чувствуя ног от усталости, мечтал лишь об одном: он распорядился, чтобы им с Шаркой подготовили горячую ванну. Шарка, выросшая в трактире, обожала роскошь горячего мытья с мылом. По мнению Морры, эта маленькая радость могла вернуть ее из забытья. Остальные радости пока не помогли, но кто знает?
Раны души, полученные при осаде Козьего Града, уже почти затянулись. Латерфольт снова стал старшим братом своим людям, носясь от солдата к солдату, шутя, улыбаясь и смеясь. Он обучал юнцов-хиннов для своей новой кавалерии, помогал с вагенбургами, скакал из одного конца лагеря в другой от гетмана к гетману. «Ты вернулся», – сказал ему как-то Тарра, и когда силы истощались, Латерфольт повторял про себя эти слова. Но стоило прийти к Шарке и поймать на себе ее пустой взгляд, как он вновь ощущал на языке гарь пепелища и вкус отчаянья. Он-то вернулся, а вот что делать с ней?
