«Чему ты радуешься, дурак? Грядущей битве, в которой погибнут многие из тех, кого ты любишь, а может, и ты сам?» – спрашивал он себя. Но видения будущего оказались сильнее страха. С тех пор как белые луны потухли и вернулись робкие серые глаза, своим внутренним взором Латерфольт упрямо видел лишь победу. Она выходила в его мечтах смазанной: почему-то там не было ни короля Рейнара, ни торжествующего Хроуста, ни больших городов и наряженных панов. Только его отряд хиннов, живой и невредимый; его егери, точнее, то, что от них осталось; он сам – не в доспехе, а в любимом затасканном плаще, с отросшими длинными волосами; его жена с округлым животом, которая протягивает к нему руки, а все вокруг смеются, потягивая из кружек великолепное пиво из Бронцев, лучшее во всем мире. Нет никаких крепостей, стен и замков, в воздухе Тавора висит острый запах соли…
Но сейчас горячий воздух был наполнен лишь запахом железа, дыма из кузниц и лошадей – вонью надвигающейся бойни, утяжеленной августовской духотой.
Латерфольт вошел во двор перед палатами градоправления. Когда стражи сказали, что гетман пока занят, егермейстер принялся возбужденно расхаживать меж вытоптанных солдатскими сапогами клумб – и вдруг увидел одинокую фигурку под деревом. Угрюмый и задумчивый, Дэйн катал что-то в руках. Таким Латерфольт не видел его уже очень давно, с самого Тавора, пока мальчишка в нем еще не пообвыкся. Шарка рассказывала, что до встречи с Сиротками он всегда был таким. Латерфольт изменил его жизнь так же, как Хроуст – жизнь самого Латерфольта…
Егермейстер подскочил к Дэйну:
– Эй, малой! Как ты? – и заметил, как тот успел спрятать за пазуху то, что держал в руках.
«Даже у него уже появились от меня секреты!»
«Хорошо», – показал Дэйн, пытаясь спрятать грусть за вымученной улыбкой.
Дерево, под которым он сидел, оказалось яблоней. Хотя до урожая было еще далеко, недозрелые плоды с нижних ветвей уже все обобрали. Одно-единственное желтоватое, нагретое солнцем яблоко висело на самом верху. Рука Латерфольта инстинктивно метнулась за плечо, но лука с колчаном там не оказалось. Ощущая прилив ребяческой радости, он полез на дерево, ловкий, как куница, и даже не пытался отмахиваться от воспоминаний, еще недавно таких болезненных, о том, как он и его егери забирались на высокие деревья в лесах Восточной Бракадии, осматривая дороги или готовя грифонам засаду. Якуб, Микеш, Тальда и прочие – они возникали вокруг словно призраки, но Латерфольт не гнал их прочь. Пусть приходят! Уже почти не больно…
Спрыгнув с дерева, он протянул трофей мальчику. Дэйн принялся кланяться и благодарить, но Латерфольт фыркнул:
– Брось! Что мне стоит порадовать младшего брата?
Краска бросилась в лицо Дэйну, как всегда, когда его герой напоминал, что они теперь семья. Но даже яблоко не помогло согнать с веснушчатого лица тревогу. Латерфольт присел перед ним на корточки:
– Что стряслось? Расскажи мне.
Чуть поколебавшись, Дэйн все же решился и стал медленно показывать Латерфольту слова, но егермейстеру они показались полной бессмыслицей. Спустя несколько попыток он разобрал только «Шарка» и «кровь».
– Шарка ранена?
Дэйн помотал головой и повторил снова.
– Шарка ранила тебя?
Снова нет… Между словами «Шарка» и «кровь» он настойчиво показывал что-то еще. Его руки со скрюченными пальцами сначала тыкались в грудь, затем тянулись к Латерфольту, будто предлагая что-то. Латерфольт хмурился и ничего не понимал. Наконец сердитый Дэйн вновь показал «Шарка» и провел сжатой в кулак рукой над предплечьем другой руки.
– Шарка хочет убить себя? – прошептал Латерфольт.
В это время со стороны палат градоправителя раздался шум. Двери громко распахнулись, послышались тяжелые торопливые шаги. Во двор вышел Рейнар.
– Или ты показываешь его? – догадался Латерфольт, но при виде герцога Дэйн подскочил и, прижимая к груди яблоко, умчался прочь.
– Здар, Истинный Король! – хором крикнули стражи в спину Рейнару. Тот рассеянно махнул им рукой, не оборачиваясь. Латерфольт выскочил ему навстречу, поймав взгляд глаз цвета ржавчины:
– Рейн! Ты рассказал ему?
– Сам рассказывай. – Рейнар не убавил шага, и Латерфольту, которого уже ожидал Хроуст, пришлось вприпрыжку нестись следом.
– Тогда о чем вы говорили?
– Не твое дело.
– Тут все мое дело!
Ему удалось преградить герцогу путь:
– Ну?
– Что? Он твой названый отец. Вот и спроси сам.
– Но я спрашиваю тебя…
– С дороги! – Рейнар двинулся вперед, оттолкнув Латерфольта плечом. Но цепкие пальцы схватили его за ворот плаща и рванули в сторону, едва не свалив на землю. Латерфольт заставил Рейнара развернуться и прямо посмотреть на себя.
– Я тебе не дружок, Рейнар, – четко проговорил он, не разжимая хватки. – Дерзить будешь, когда сделаешь то, ради чего я держу тебя в живых!
Рейнар высвободился, но Латерфольт успел заметить, как его рот искривился, словно он хотел что-то сказать. Но тут же герцог одернул себя и произнес:
– Не заставляй гетмана ждать.
Латерфольт долго не мог отвести взгляд от темно-желтого плаща, который развевался за широкой спиной уходящего Рейнара. От радости не осталось и следа. Герцог что-то недоговаривал – как и Дэйн, и Морра, продолжавшая притворяться плаксой после той ночи на Изнанке, и Шарка, которая, едва проснувшись, убежала помогать Добрутке с ранеными. Все вокруг него лгали и умалчивали.
Хроуст все еще был слаб. В зале совещаний пахло травяными отварами, которыми пичкали его лекари. В последние дни гетман редко появлялся на людях, чтобы не множить слухи о том, что битва за Хасгут может стать для него последней. Кому тогда перейдет корона? Хотя в присутствии Латерфольта все эти шепотки стихали, он читал в глазах своих людей вопрос: раз он сам присягнул Рейнару, значит, так и останется принцем при новом короле, который совсем недавно убивал его же людей?
На столе перед Хроустом была разложена карта Центральной Бракадии с расставленными по ней фигурками – войсками Сироток и их противниками. Гетман даже не поднял головы и заговорил, перебив приветствие:
– Редрих не даст нам осадить Хасгут. Столица неприступна, но в окружении долго не протянет. Без провизии в Нижнем Городе вспыхнет бунт, и Верхний подавить его не сможет. Биться будем у Лучин – они не дадут нам подойти ближе.
– Разобьем их, как у Унберка, а потом жители Хасгута сами откроют ворота…
– Если бы у нас был кьенгар, ждать этого не пришлось бы! Мы бы сами их вышибли. Увидев Свортека на нашей стороне, остатки верных королю людей поняли бы, что даже Дар поднялся против Редриха.
«Свортека», – повторил про себя Латерфольт. Среди фигурок Сироток он вдруг рассмотрел грубо вырезанного из черного дерева кьенгара с выброшенной вперед рукой, окруженного не то языками пламени, не то демонами. Набрав побольше воздуха в грудь, где сердце уже колотилось как безумное, он решительно подошел к столу:
