Но Редрих сдержал свое слово.
В одной из дальних комнат, где проводились тайные собрания, его ждали Тернорт и Эфола. Ждали, видимо, так долго, что задремали на кушетке, прижавшись друг к другу. После солдат, закованных в металл, после Сироток в их лохмотьях спящие дети показались крошечными и хрупкими, не принадлежащими этому уродливому миру с его войнами, пожарами и болью.
Рейнар бросился к кушетке. Редрих, Шарка, Морра, Хроуст, ломка по мадемме и разговор с Теризой – все до единого мысли вылетели из головы, пока он тихо, чтобы не потревожить, опускался перед кушеткой на колени, не решаясь протянуть руку к своему сокровищу. Но он все еще чувствовал на себе чужой взгляд и, оторвавшись от маленьких лиц, рассмотрел в мраке комнаты двух других людей, тоже похожих друг на друга, словно брат и сестра.
Принц Зикмунд, сын Редриха, сидел на подоконнике, потягивая мелкими глотками зелье из золотого кубка. Со дня их последней встречи он еще больше отощал. На впалых щеках расцвели нездоровые бордовые пятна, а нечесаные волосы спускались уже до самой поясницы. Зикмунд поскреб макушку обгрызенными ногтями:
– Ну, здар, Рейн. Хорошенько тебя жизнь помотала!
– Отделала по полной, мой принц, – прошептал Рейнар. Ресницы Тернорта затрепетали, но мальчик не проснулся.
– Надеюсь, ты сделал все, как хотел, – продолжал Зикмунд. – Как оно там, за решетками? Как тебе свобода?
– Тебе бы не понравилось, Зик.
Принц беззвучно рассмеялся: видно, давно никто не говорил с ним в таком тоне. С тех пор как он рассмотрел в Рейнаре зачатки того же безумия, какое нес в себе, он позволял герцогу панибратство.
Кришана, племянница Редриха, сидела за столом, дергая себя за концы таких же длинных и спутанных, как у Зикмунда, волос. На появление бывшего мужа она не обратила внимания – по крайней мере, так казалось. Сам-то Рейнар прекрасно знал, что она его увидела и узнала и что не просто так она рвет на себе волосы, пытаясь чем-то занять руки. Ее присутствие не было случайностью. Невинные здоровые дети – в окружении трех безумцев, только и мечтающих о смерти! Последняя надежда короля – и три его самых больших разочарования… Нет, то была не вольность и не глупость: король так шутил. Шутки у него были не лучше, чем у Свортека.
Кришана так и не проронила ни слова, не подняла головы, не подвинулась к детям, а лишь выщипывала локон за локоном и сбрасывала волосы на пол.
– Ты столько раз рассказывал мне, как там, на той стороне, – снова заговорил Зикмунд. – Думаешь, я скоро сам ее увижу? Она… надвигается на нас, Рейн?
Рука Рейнара легла на крошечное плечо Эфолы. Его ладони больше не были неуклюжими и не дрожали в самый неподходящий момент. Девочка вдруг улыбнулась сквозь сон, показав беззубую десну.
– Рейн, Рейн, Рейн, – торопил Зикмунд, раскачиваясь всем корпусом, – ну скажи же! Ты принес конец света, как обещал? Ты закончишь это все?
«Да когда же вы все заткнетесь?»
– Ничего я не принес, Зик, прекрати! Все будет хорошо.
– Лейнал!
Медовые глаза Эфолы раскрылись, следом зашевелился и приподнялся на локте Тернорт. Рейнар, не в силах больше сдерживаться, сгреб сонных детей в объятия, прижал к себе, зарылся лицом в густые волосы дочери и ощутил, как по щекам заскользили соленые дорожки, теряясь в бороде.
– Лейнал…
В покоях Редриха Шарке развязали глаза. Она долго моргала, привыкая к свету и убранству: такой роскоши ей видеть еще не доводилось. Золото было везде. Оно сверкало в фресках, которыми были расписаны стены, на балках кровати с балдахином, на спинках кресел и стульев, на рамах зеркал, в которых отражались фигуры короля, Гримвальда, Последующих, Морры и ее самой. Если и было в этой комнате что-то грязное и уродливое, то только она, Шарка, в платье цвета болота, со своим рябым лицом простолюдинки…
Но королю до этого, казалось, не было дела. Он усадил ее в кресло, не боясь, что она его запачкает. Слуга помог ему снять шлем, и Шарка наконец рассмотрела его красивое, гордое лицо. Пусть в воспоминаниях Рейнара он был моложе, годы его не испортили. Лишь глаза, янтарные, как пламя, каких она ни у кого никогда не видела, словно запали. Редрих рассматривал ее с любопытством, без злости, но даже этот мягкий взгляд заставлял сжаться все до последней мышцы в теле Шарки.
– Я не желаю тебе зла, девочка, – произнес он и отвел взгляд, заметив, как ей неуютно. – Я знаю, что Сиротки тебя обманули, заставив служить им. Морра мне все рассказала. Я не виню тебя.
Шарка кинула Морре беспомощный взгляд. Баронесса его не поймала: она и Гримвальд были заняты чем-то у стола. Без Рейнара Шарка растерялась: некому было подсказать, как говорить с королем, чтобы не потерять его милости.
– Мы с тобой на одной стороне, – продолжал Редрих. – Ни ты, ни я – не убийцы, как Хроуст. Я всегда лишь хотел мира для королевства. И если мои решения были жесткими, то лишь потому, что иногда слов недостаточно. Нужны меч и щит.
Кажется, он на что-то намекал. Но откуда ей было знать, как правильно слушать слова высоких панов и тем более королей? Рейнар уверял, что о Щите Редрих не догадывается, иначе сразу бы отобрал у него такой ценный Дар. Но что тогда король пытается сказать?
– Ты сейчас недоумеваешь, что я имею в виду, – Редрих как будто прочел все на ее лице. – Будь спокойна. Я всегда говорю прямо. Я ненавижу загадки и шарады… Вот почему со Свортеком мне всегда было так тяжело.
Морра и Гримвальд застыли.
– Я напрасно обратился к тебе как к Свортеку. Прости мне это! Теперь я вижу, что ты, а не Свортек, моя надежда… Ты, наверное, как и все, думаешь, что он был моим преданным слугой. Но разве слуга спорит с господином? Разве делает все по-своему, считая себя мудрее? Это я был его слугой с первой минуты и до самой его смерти! Я оплакивал его как друга, но без него воспрял, словно лишился тюремщика. Хорошо, что его в тебе нет!
Морра обернулась. Она протянула Шарке кубок с вином, а Гримвальд поднес королю другой. «Не ешь и не пей ничего из его рук», – вспомнила она, но Рейнар ничего не говорил о Морре. На чьей она стороне?
– Ах, бедная, запуганная малютка! – Редрих взял у Шарки кубок и первым сделал большой глоток. – Хроуст и его отребье так долго терзали тебя, что ты уже никому не веришь. Я понимаю. Я тоже недоверчив. Свортек заставил и тебя, и меня утратить веру в людей… Так ведь?
– Простите меня, ваше величество.
– Да, и до появления Дара твоя жизнь была полна лишений. Но во что ее превратил Свортек? Он был одержим только одним. Он ни секунды не подумал, в какое пекло кидает тебя. Не понимал, что сделает тебя врагом всего мира, хотя ты – добрая девочка, совсем не убийца. И что ответит за это малыш Дэйн…
Тело откликнулось на слова короля болью, прошившей Шарку от живота до самого горла.
