– И даже твой жених… Морра рассказала, что он действительно тебя любил, и не важно, какие мотивы у него были изначально. Но и его убил Дар, то есть Свортек. Пусть Латерфольт был моим врагом, но я не виню тебя. Над любовью мы не властны. Мне искренне жаль…
Голос короля звучал словно издалека – так сильно билась кровь в висках Шарки.
– И во что ты превратил этот хрупкий мир, Свортек? Ради чего обратил королевство в пепелище под копытами Хроуста? Морра утверждает, что вы так этого и не выяснили. Эта тайна умерла с ним. Но это все уже не имеет значения. С последствиями буду разбираться я.
– Это Дар моего ребенка, ваше величество, – прошептала Шарка. Она больше не видела ни короля, ни членов Гильдии, ни убранства королевских покоев: так низко свесилась голова на грудь. – Я не знаю, как его передать.
Руке стало тепло – это король взял ее грязные пальцы в свои и ласково погладил.
– Передай, как передала бы свой. Освободись от скверны, которая искалечила твою жизнь! Пусть Свортек калечит мою, как всегда калечил. Это моя война, не твоя.
«А не пойти бы тебе к дьяволу, Редрих?»
Голос проснулся так резко, что Шарка качнулась в кресле, заставив Последующих выступить вперед, а Редриха отпрянуть. Она уже давно отвыкла от присутствия кьенгара. Сейчас он был громче ее мыслей, гремел прямо в голове, и в нем бушевала ярость.
– Нет, – прошептала Шарка, и король прищурился, а Морра зажала руками рот.
«Нет?!»
«Нет, – повторила Шарка, на сей раз беззвучно, про себя, представляя собственный голос и заставляя его звучать громче Свортека. – Ты больше не будешь рассказывать мне, что делать».
«Шарка!»
От его вопля глаза заволокло мутной пеленой, но Шарка решительно закатала рукав и протянула Редриху предплечье. Тот догадался, с чем она борется и что ее «Нет» было адресовано не ему. Рука короля переползла выше, сжала ее локоть. Король приблизил свое чистое, без единого изъяна лицо к лицу маленькой шлюхи, пахнувшей Нижним городом.
«Нет, Шарка!»
– Передаю тебе Дар, король Редрих, – сказала она.
Морра склонилась над руками короля и Шарки, вынула кинжал и сделала небольшой аккуратный надрез. Кровь неохотно заполнила маленькую ранку, словно Дар из последних сил пытался удержаться в теле своей Хранительницы. Морра подставила кубок Редриха под порез, и алые капли растворились в вине. Король, охваченный волнением, медленно поднес кубок ко рту, осушил его до дна, откинулся на спинку стула, закрыл глаза и затих.
Целую вечность ничего не происходило. Шарка обмякла в кресле. Кажется, Морра обнимала ее за плечи, пока Гримвальд суетился вокруг молчаливого короля. Как в тот день в Лучинах, все смели тяжесть, разлившаяся по телу, и тупая пустота. Казалось, все существо Шарки было подчинено Дару, а без него лишилось смысла, как пустое дерево, изъеденное червями.
Морра помогла Шарке подняться. Сквозь усталость до нее долетал шепот:
– Все кончено. Теперь ты отсюда уедешь. Ты все сделала правильно, пусть дальше сами… Шарка, посмотри на меня! Ты свободна!
Баронесса взяла ее лицо в ладони, поворачивая к себе.
– Тебя больше никто не тронет. Ты можешь идти, куда захочешь.
– Какая разница? – Каждое слово давалось Шарке с трудом, отнимая последние крупицы силы. – Мне некуда идти.
Морра прильнула к ее уху:
– Мы с Латерфом спасли Дэйна. Он жив! Я отослала его в Тавор.
Земля ушла из-под ног. Хватаясь за руки Морры, как пьяная, Шарка заставила себя остановить взгляд на баронессе. В лице Морры не было ни намека на издевку или шутку, и ноги Шарки снова подкосились. Морра уже почти тащила девушку на себе прочь из покоев короля, как вдруг гвардейцы оттолкнули ее и сами подхватили Шарку под локти.
– Что вы делаете! – зашипела Морра. – Отпустите ее!
– Ты напрасно льстишь своей хитрости, Морра, – раздался голос Редриха. – Интересно, как ты сама не путаешься в своей лжи? Думаешь, Гримвальд не рассказал мне, как вы с Мархедором подали ему идиотскую идею с кольцом, после которой все пошло прахом? Думаешь, я поверю теперь хоть слову из твоих россказней? Думаешь, я не знаю, почему на самом деле Свортек держал тебя при себе?
Он наконец поднялся – темная тень на фоне яркого окна.
– Мой король, я не понимаю…
– Заткнись или отправишься следом за папашей! Твои догадки мне больше не нужны. Дар Шарки, Дар ребенка, ха! Речь всегда шла о том, чтобы разделить Дар, а не передавать его… Я проверю, как оно на самом деле работает. Я подожду. Пока Хроуст жив, Шарка останется со мной!
Кто-то из Последующих заломил Морре руки и оттащил в глубь комнаты, но и саму Шарку уже волокли прочь. Проваливаясь во тьму, она услышала громкий хриплый смех, но так и не поняла, кому он принадлежит.
К вечеру войско Хроуста появилось на горизонте. Все до единого ворота Хасгута запечатали, тайные ходы из города обрушили. Гетман Обездоленных явился во главе потрепанной армии: он не дал Сироткам оправиться после Лучин, бросил раненых, а многие его солдаты дезертировали, включая хиннов и большую часть таворцев. То, каким побитым предстал враг перед стенами неприступного Хасгута, вызвало при дворе волну облегчения: полоумный старик просто пришел на смерть, собрав самых фанатичных калек, которых те же крылатые гусары из Митровиц перебьют без особых потерь.
Но Хасгут торжествовал недолго.
Рассказывали, что, когда ряды оборванцев выстроились перед городом, Хроуст выехал вперед на своем огромном коне. Долго сидел он в седле, посылая городу молчаливый вызов, а затем земля вокруг него покрылась пятнами, словно чернила капали на нее с огромного пера. Мрак выполз из-под копыт коня и вырос во множество фигур, выше, чем конный всадник. Даже первые ряды Сироток дрогнули и отшатнулись при виде нового воинства, которому неведомы были боль и сомнения.
Великаны по правую руку Хроуста приняли вид пеших воинов, но не просто оборванцев, вооруженных вилами и ржавыми мечами. Старые генералы короля мигом узнали в них тех, кого многие годы назад замучили палачи на площади Гарла Простака. Тут были Дан Рогач, Желивский, Могуслав Проныра, егермейстер Жовнер и многие другие, чьи тела уже истлели, но имена еще не канули в безвестность.
А по левую руку одноглазого старика выросло дикое воинство всадников. Нет, Хроуст не остался без хиннов! Он даже подарил им сотканное из мрака знамя с лисом, напоминавшим теперь дракона. Казалось, что и сам лис был готов сойти со штандарта, чтобы присоединиться к остальным демонам. А перед Хроустом стояла единственная безоружная фигура, и черные языки, как пламя, лизали его ноги. Тартин Хойя, сгорающий на костре, святой, ни разу не запачкавший руки в чужой крови, устремил на Хасгут пустой взгляд.
Так Хроуст стоял перед своей мрачной ратью, потрясая железным кулаком. Затем он развернул коня вслед за Сиротками, которые уже отступали обратно в лагерь. Тени ушли последними, но не показали Хасгуту своих спин: они растворились в воздухе, как дым, развеянный ветром.
