«Я клянусь тебе, Латерфольт, сын Хроуста, как кьенгар…»
О чем он только думает?
Но умоляющее лицо хинна, возникшее вдруг перед Рейнаром, заставило забыть о боли. Гвардеец сделал новый выпад, на сей раз целя в шею, но Рейнар блокировал удар, оттолкнул его ногой в живот и вонзил меч между шлемом и нагрудной пластиной – а затем, задыхаясь, боясь опоздать хоть на секунду, бросился к белой грифонихе, чувствуя, как рана в боку расползается все шире.
Редрих тем временем пытался затащить Шарку в седло. Она сопротивлялась как могла, и вокруг нее то и дело возникали кусками призрачные псы.
– Ты, мелкая, жалкая шлюха! – услышал Рейнар, когда Шарка в очередной раз соскользнула с седла. – Хватит брыкаться, мразь!
Король зашипел и выпустил Шарку из рук: ей удалось ударить его пламенем, опалив щеку. Шарка поползла в сторону, пользуясь его замешательством, и Редрих наконец решился:
– Тогда умри, Свортек!
Время замедлилось, как тогда, в Козьем Граде, когда Шарка послала на него всю мощь Дара, а Рейнар наблюдал сам за собой со стороны. Он видел, как закипает тьма в руке Редриха и превращается в клинок, направленный на Шарку, которая закрывала руками живот. Больше она ничего сделать не успела и лишь смотрела, как летит в нее Дар, который совсем недавно делал то же самое, подчиняясь ее собственной воле. В это мгновение Рейнар бросился между ней и Редрихом. Клинок ударил его в грудь; даже под Щитом он ощутил его мощь и согнулся, теряя драгоценные мгновения. Подняв голову, увидел, как король хватается за шею Лукки и орет наезднику, чтобы тот заставил грифониху взмыть в воздух.
Янтарные глаза встретились с грязно-карими: мимолетный, размазанный взгляд, но его было достаточно, чтобы вспомнить горящего в доспехе Лотто.
А еще – тот день, когда Редрих лишил его детей.
«Я же самый верный пес его величества!»
«Я вечный должник твоего рода…»
Тело с его болью, тело, которое так и не успело набрать в легкие воздуха, исчезло. Рейнар не понял, как оказался у грифонихи, не почувствовал, как поднялась и опустилась его рука, сжимающая меч, но ощутил, как клинок погрузился в плоть и застрял в ней. Рейнар выпустил рукоять, и его оглушил крик зверя. Белоснежная шерсть и перья Лукки окрасились алым: клинок не остановился на Редрихе и вонзился в плечо прекрасного создания. Лукка неуклюже взлетела, сбросив короля со своей спины.
Редрих громко кричал и катался по земле, еще живой, прижимая к груди обрубок руки, из которого фонтаном хлестала кровь. Неужели он промазал?
«Но разве не его ты сам называл отцом, когда умер Хладр, а он тебя – сыном? Разве не простил он тебе твое предательство, разве не был милостив?»
– Рейна-а-а-ар!
«О чем ты думаешь?»
Он подобрал с земли меч – медленно, нерешительно, совсем не так, как мгновение назад. Мир застыл и заглох. Рейнар, шатаясь, приблизился к Редриху, рыдавшему как дитя.
«Мой верный Рейн…»
Хватит!
Он размахнулся, на сей раз чувствуя тяжесть меча так, словно руки снова были пересечены шрамами.
– Рейн, нет!
Золотой вихрь, плотный, острый, совсем не похожий на невесомые Дары и Трофеи, проходившие сквозь него, как ветер, отбросил Рейнара от короля. Мелькнули огненные глаза. Грудь и живот обдало сначала жаром, затем холодом. Согнувшись, Рейнар с удивлением увидел, что его торс разорван от паха до груди. Лохмотья и ошметки плоти полетели в стороны вперемешку с разбитыми костями… Он прижал руки к ране, пытаясь свести края, запихнуть внутренности обратно. Золотой грифон с клювом, красным от его крови, нависал над вопящим королем.
– Нет!
Над ним склонился кто-то, едва не окуная в рану длинные волосы. Эфола? Как она выросла! Рейнара удивляло, что боли по-прежнему не было, но он все же пытался зажать рану, на которую не хватало даже его широких ладоней. Девушка пыталась помочь ему. Это не Эфола, догадался он, а Шарка, маленькая ведьма Шарка… Огромная тень накрыла их целиком, скрыв солнце. Но Рейнар уже не чувствовал ничего: ни удивления, ни боли, ни собственного тела, которое поднималось над Хасгутом в воздух, превращаясь в мутное пятно.
Шарка даже не успела испугаться, не могла ничего подумать – лишь из последних сил вцепилась в гриву зверя. Черный грифон летел над городом, сжимая в передних лапах Рейнара. Впереди появилась одинокая высокая башня, увенчанная стеклянным куполом. Такеш летел прямо к ней, и Шарка не сразу догадалась, что грифон собирается сделать, – а догадавшись, вжалась в шею, как только могла.
Грифон бил по куполу клювом, пока не пробил в нем дыру. Звон битого стекла оглушил Шарку, а осколки брызнули во все стороны, оцарапав лицо и руки. Такеш неуклюже опустился на задние лапы на полу комнаты под куполом, где не было ничего, кроме одинокого трона. Как мог бережно уложил на пол тело, протиснулся в комнату сам и дернул шеей, поторапливая Шарку…
Рейнар!
Имя окончательно разбудило ее. Шатаясь, она бросилась к нему, еще живому: руки все пытались зажать рваную рану, губы шевелились, что-то шепча. Шарка уложила руки в алое месиво на животе герцога. Ладони не сразу откликнулись: она все еще была слаба и Дар разгорался медленно, неохотно.
– Я промазал, – услышала она. Глаза герцога приоткрылись, мутные, как тогда, когда он лежал со вскрытыми венами перед Свортеком. – Я не смог…
– Все хорошо, он мертв, – зачем-то соврала Шарка, вжимая ладони в рану.
«Ну давай же, пожалуйста! Как тогда Бликса исцелила Свортека, сможешь и ты, жалкая шлюха!»
– Не двигайся, я…
– Я обещал Латерфу, что защищу Шарку…
Кажется, он ее уже не узнавал.
– Проклятое все! Не накуримся с Фубаром…
– Рейн, заткнись! – закричала Шарка. Такеш рядом рычал и норовил отогнать ее клювом. Рейнар заметил это и махнул ему рукой:
– Перестань! Слушайся ее. Это приказ! Мои дети… Шарка…
Значит, вспомнил, кто она.
– Забери Щит. Защити моих детей. Тернорт и Эфола.
– Сам защитишь! – Шарка упрямо погрузила ладони обратно в кровь. – Я исцелю тебя, и ты…
Руки Рейнара приподнялись, но тут же упали вдоль тела. Из последних сил он пытался задержать на ней взгляд; низкий голос превратился в едва слышный шепот:
– Нет. Оставь. Прошу тебя. Я не хочу.
Веки опустились, и он затих. Шарка отняла ладони и отстранилась, но Рейнар снова приоткрыл глаза и вдруг улыбнулся – не так, как обычно. Без издевки и яда. Без боли.
– Морра…
Шарка не знала, послышалось ей или он впрямь произнес это имя. Улыбка так и осталась на лице Рейнара, когда глаза закрылись навсегда.
