XX. Дочери
Трактирщику Дивочаку и его скромному «Хмельному Кабанчику» еще не доводилось принимать такого высокого гостя. И, кажется, больше уж не доведется. Барон Росенберк, кривясь, словно ему под нос сунули половую тряпку, бросил в недоеденный суп несколько грошей и выскочил в сопровождении свиты. Некоторое время Дивочак смотрел ему в спину, а затем обернулся и заорал так, что гости трактира вжали головы в плечи:
– Что ты наделала?!
Его вопли никогда не пугали Анежку, не испугали и теперь. Шарке казалось, что еще немного – и мать усмехнется трактирщику прямо в лицо, а тогда не миновать большой беды. Раз Дивочак позволил себе орать на Анежку в присутствии гостей, значит, он очень, очень зол.
– Сам подставляй зад высоким панам! – крикнула Анежка в ответ. – Раз ты так хочешь им услужить, кто тебя останавливает? А я…
– А ты закрой свой рот! Я дал тебе кров и работу, чтобы теперь ты дерзила моим гостям, лишала меня денег и еще смела на меня орать?
– Я не стану раздвигать ноги перед твоими драгоценными гостями, как твои девки. Если так уж надо, попробуй сам…
Она не договорила: Дивочак схватил ее и встряхнул. Анежка тонко вскрикнула: против трактирщика, похожего на косматого кабана, она казалась крошечной и хрупкой. Но силы в этом теле оказалось достаточно, чтобы выдернуть руку и завалить Дивочака на спины пьянчуг.
Дэйн в руках Шарки заревел, и девочка прижала брата к себе, пытаясь успокоить. Дивочак ненавидел детский плач: это напоминало ему о собственных детях, из которых ни один не дожил и до пяти лет. Дэйн же, как назло, уродился громким, в Анежку. Ему было всего два года, но он сообразил, что матери угрожает опасность, и ни в какую не собирался затыкаться.
Дивочак поднялся. Плач Дэйна и смешки вокруг только подкрепили его ярость. Он схватил со стола недопитую кружку и, облив пивом гостей, швырнул ее под ноги Анежке:
– Выметайся, неблагодарная тварь! Я дал тебе все и ничего не просил взамен, кроме уважения! Бери своих ублюдков и вали на все четыре стороны!
Шарка поймала его взгляд, и ей показалось, что трактирщик начинает остывать. К ней Дивочак относился тепло: в отличие от матери и брата, она была тихой, как мышка, послушной и милой с гостями. Но нет, всего лишь показалось… Дивочак снова повернулся к Анежке, дожидаясь ее ответа. Та отвела взгляд. Медленно, почти величественно, чтобы выразить ему свое презрение, она прошла к детям:
– Пойдемте.
«Куда мы пойдем, мама?» – спросила Шарка одними глазами, но Анежка уже размашисто шагала в сторону их каморки.
Анежка принялась собирать вещи, изо всех сил старалась не показывать, как она встревожена. Но руки у нее дрожали, а взгляд слепо рыскал по комнате, не находя того, что лежало прямо под носом. Шарка все качала Дэйна. Тот уже не орал и лишь морщился, когда она не откликалась на его требовательное «мама».
– Никому не позволяй тобой командовать, – пробормотала мать. – И не давай обращаться с тобой как с вещью. Никто не смеет говорить тебе, что делать. Никто тобой не владеет. Ты поняла меня?
Она повернулась к дочери:
– Шарка, ты поняла меня?
– Но, мама, куда мы пойдем? – прошептала та. – У нас никого и ничего нет, а там зима… И люди Хроуста совсем рядом…
Сердитое фырканье было ей ответом. Дэйн выпутался из хватки Шарки, подошел к матери и потянул полы ее старого платья на себя. Анежка, стараясь не смотреть на сына, подхватила его на руки. Зарывшись лицом в ее огненные волосы, мальчик успокоенно затих. Шарка ждала ответа, но у Анежки его, кажется, не было.
– Никогда ни для кого мы не будем вещью…
Она села на старый сундук и стала укачивать Дэйна на коленях. Шарке была хорошо знакома эта глубокая упрямая складка между бровями матери. Анежка не собиралась отступать. Метель за окном, пустота в кармане, война вокруг – ничто не заставило бы ее принять поражение.
Шарка поднялась и выбежала из комнаты, чувствуя, как ресницы тяжелеют от слез. Для нее, восьмилетней девочки, все эти слова о гордости и достоинстве значили лишь одно: им снова придется многие дни идти в поисках пристанища, только теперь еще и с Дэйном на руках, сквозь снег, с пустыми животами, по дорогам, кишащим разбойниками.
Она сама не заметила, как оказалась в коридоре, ведущем на кухню. Оттуда доносились запахи еды, которой никогда не было вдоволь, но это было лучше, чем ничего. Вздрогнув, она увидела в проеме спину Дивочака и юркнула за угол, но успела поймать на себе его взгляд. Понять, насколько он зол, Шарке не удалось, но при виде трактирщика сердце застучало быстрее. Не от страха – что-то другое, похожее на страх, но с незнакомой примесью, заставило девочку сначала застыть, а потом на ватных ногах подойти к владельцу трактира.
– Пан Дивочак…
Он сделал вид, что не услышал ее за бульканьем похлебки в супе и болтовней кухарок, которые наверняка обсуждали очередную выходку Анежки. При виде Шарки женщины склонились друг к другу, не пряча глумливых улыбок. Шарка отшатнулась. Что на нее нашло? Что она ему скажет?
– Ты что-то хотела? – спросил наконец Дивочак, не глядя на девочку. Но голос прозвучал не так сердито и страшно, как она ожидала, хотя трактирщик все еще дышал с присвистом, будто не оправился от вспышки ярости.
Шарка подошла к нему и сложила трясущиеся ладони вместе.
– Пожалуйста, – взмолилась она тонким голоском, который развеселил кухарок еще больше, – не гоните нас. Дэйн еще маленький, он не сможет… У нас больше никого нет, кроме вас…
Взгляд Дивочака блуждал по кухне, не желая останавливаться на Шарке. Но то, что он не перебил ее и не стал кричать, вселяло надежду. Не успев подумать, что она творит, девочка взяла в руки его грубую лапищу и потянула на себя.
– Прошу вас, пан Дивочак! Мы никогда больше не доставим вам проблем. И Дэйн больше не станет кричать! А я буду помогать еще больше, я все сделаю, что скажете…
– Дело не в вас, – пробубнил Дивочак, вынимая руку из мокрых ладошек и пряча в карман. – Дело в… Она… Ой, да что я тебе тут объясняю!
Шарка упала перед ним на колени, схватилась за сапоги и закричала:
– Я поговорю с ней! Она так больше не будет!
– Будет! – Дивочак пыхтел, подпрыгивая на одной ноге, пока за вторую хватались руки обезумевшей девчонки. – Как будто сама не знаешь!
– Мы там умрем! Вы же не злой человек, пан Дивочак…
Смешки кухарок стихли. Дивочак топтался на месте, выворачиваясь из ее рук. Шарка поняла, что только злит его, не дает осмыслить свои слова, и снова сложила ладони в мольбе. Слезы все еще висели на ее ресницах, когда взгляд Дивочака остановился на них. Трактирщик тяжело вздохнул.
Анежка долго упиралась, когда Шарка прибежала к ней и сообщила о своей победе. Дэйн уже уснул: мать переложила его на разваливающуюся кровать, на которой спали все трое, и собирала вещи.
