– Кухня несоразмерно велика, и это не единственное, что не соответствует пропорциям. Стадион, например, переполнен на каждом мировом турнире. Это самый большой стадион в мире: если немного потесниться, то можно усадить двести тысяч человек. Я посчитал: если нас отбирают восемь человек в месяц в течение девяти месяцев, то это семьдесят два студента на страну. Умножить на сто девяносто две страны – это чуть меньше четырнадцати тысяч студентов, не говоря уже о том, что команды, прибывающие в полном составе на девятом месяце, – редкость. Можно бы добавить персонал, но, даже считая всех внутренних техников, нас не больше двадцати тысяч! Откуда же берутся остальные?
– Но… Может быть, это люди из нижнего города?
– Нет, они студенты. Молодые люди в ярко-синих костюмах.
– Веришь, они приходят откуда-то еще?
– Я ничему не верю, я наблюдаю. И вот что я обнаружил: каждый тринадцатый день месяца сто восемьдесят тысяч человек чудесным образом появляются, чтобы провести с нами один погожий вечерок, а потом исчезают.
– Этому, безусловно, есть объяснение.
– Да, как и всему остальному… Но объяснение, которое они не сочли нужным дать нам.
– Возможно, на то есть веские причины. Может быть, мы поймем все позже.
– Или, может быть, мы подождем девять месяцев, чтобы понять, что мы ничуть не продвинулись вперед относительно первого дня пребывания здесь. Может быть, мы даже станем глупее, потому что нас приучают подчиняться, не думать, жить с опущенной головой.
– Уиллис говорит, что не стоит злоупотреблять щедростью Цитад…
– Уиллис, Уиллис! – выкрикнул Бенджи. – Мне все равно, что думает Уиллис! Я просто забираю то, что принадлежит мне. Ее щедрость! Культура человечества является достоянием всех, и каждый человек должен иметь к ней неограниченный доступ. Ее щедрость! Ах, как они прекрасны, все они, склоняющиеся перед той, что украла их культуру, потому что Цитадель готова оставить им несколько крошек!
– Я ничего такого не говорила… – запротестовала Брисеида, удивленная такой внезапной переменой настроения.
– Нет, конечно, ты почти ничего не говоришь, – сказал Бенджи, беря ее за руку. – Но ты слушаешь бред этого идиота и беспрекословно проглатываешь всю болтовню педагогов. Этого достаточно.
– Ну, давай, просвети меня, – холодно ответила она, отстраняясь.
Кем он себя возомнил, что читает ей нотации? Последние несколько недель она только и делала, что задавала вопросы!
Бенджи зацепился за ее слова:
– Ты всего лишь пешка.
– А если яснее? – сказала Брисеида, проглотив свою гордость.
– Цитадель далека от того, чтобы быть кладезем знаний. Это скорее тюрьма. В легенде не меньше правды. Но за это время к ней было приплетено столько фольклора, что никто уже не воспринимает эту историю всерьез.
– Жители нижнего города относятся к легенде серьезно.
– Я и говорю, что никто в здравом уме не воспринимает это всерьез. Цитадель не может официально объявить, что держит все эти знания при себе, потому что на самом деле они ей не принадлежат. Это как плотина, сдерживающая воду в озере. Если бы она пыталась держать все в себе, то в конце концов взорвалась бы. Поэтому Цитадель отфильтровывает крошечную часть правды, чтобы лучше контролировать остальных. Она делает вид, что разглашает свою информацию, и все держат язык за зубами. А ты, маленькая пешка в этой идеально работающей машине, позволяешь ей продолжать лишать людей самого ценного в мире: знаний, которые ведут к свободе.
– И почему ты так думаешь?
– Достаточно открыть глаза, все ведь очевидно.
Позади Брисеиды раздался голос:
– Я могу вам помочь?
За ними наблюдал человек, раскрашенный, как арлекин, и вежливой улыбки, которую он демонстрировал, было недостаточно, чтобы смягчить его пытливый взгляд.
– Спасибо, все хорошо, – уверенно ответил Бенджи.
Они разговаривали посреди прохода, и теперь несколько поваров пристально наблюдали за ними.
– Пойдем, нам лучше не задерживаться, – добавил он, взглянув на свой секундомер. – За пределами оратория время проходит гораздо быстрее.
15
Библиотека
Они вернулись как раз вовремя и успели присоединиться к студентам, покидающим ораторий. Гул голосов перекрыл их акробатическое приземление на табурет, а затем скрежет решетки о камень, когда Бенджи поставил ее на место. Тогда им было легко смешаться с толпой и остаться незамеченными. Они только вошли в большую столовую, когда чья-то рука коснулась плеча Брисеиды.
– Нужно поговорить, – сказал Уиллис.
Сердце Брисеиды екнуло. Она надеялась, что у нее будет больше времени, чтобы подготовиться к этой неизбежной схватке. Но она обманывала себя: в оратории всегда сидели группами, и за четыре часа напряженной работы их отсутствие было нетрудно заметить.
– О чем? – спросила девушка невинно.
– О твоей маленькой вылазке с Бенджи. – Брисеида старательно избегала его взгляда.
– Не знаю, о чем ты говоришь.
– Знаешь, – жестко сказал Уиллис.
На щеках Брисеиды выступил румянец, и она пришла в ярость. Почему она позволяла себя так отчитывать? Она не должна была оправдывать свой выбор.
Уиллис ждал, его взгляд был прикован к ней. Брисеида попыталась сбить его с толку:
– Я точно знаю, что ты завидуешь Бенджи.
– А на каком месте вы сидели? – спросил Уиллис, задетый до глубины души. Он постарался взять себя в руки. – Мне было вас не видно во время занятия…
Звучало слишком хорошо, чтобы быть правдой. Брисеида постаралась говорить раздраженно:
– Я имею право сидеть там, где хочу. Почему ты искал нас? Ты теперь шпионишь за мной?
– Я не искал вас, – солгал Уиллис, – мне просто стало интересно…
Он огляделся, чтобы убедиться, что никто не подслушивает, и добавил:
– Брисеида, я знаю, что ты вольна делать то, что хочешь, но стоит быть осторожной: этот парень – больной человек, с ним небезопасно находиться рядом.
– С моей безопасностью все в порядке. Бенджи и мухи не обидит.
– Если все идет по его правилам, то да, но если что-то, к несчастью, идет не так…
– Ну, тогда не стоит беспокоиться, потому что я согласна с его правилами.
Уиллис смирился:
– Но если ты передумаешь…
– Не волнуйся, этого не случится.
Брисеида одарила его красивой улыбкой и развернулась на каблуках. Она стряхнула с себя чувство вины и вышла в большой сад, чувствуя прилив уверенности. Наконец-то девушка почувствовала себя свободной от пристальных взглядов своих соседей по комнате и теперь могла следовать собственным стремлениям.
