И они продолжили свой путь, их лица были изможденными, глаза стеклянными. Разочарованная Брисеида смотрела, как солнце сжигает ее кожу, как она облезает, и снова сжигает, прежде чем кожа перестанет шелушиться. На губах образовались корочки, а волдыри на ногах она уже не могла сосчитать. Ее всегда мучила жажда. Девушка мечтала о воде, но кругом была пустыня, с каждым днем все суше, все тоскливее, все безлюднее. Даже в мыслях… Не такое приключение она себе представляла.
Что касается консервов, то разочарование было сильным. О, у них получилось открыть их с первого раза! Некоторые из консервных банок, которые они взяли с собой, вероятно, треснули при падении самолета: они обнаружили их заплесневевшее содержимое. А вот другие… Однажды вечером они ели на ужин ассорти из лука-шалота, чеснока и рубленого лука. На следующее утро – фуа-гра. В тот вечер Менг Чу угостил их горчицей, и Брисеиду затошнило, когда на следующий завтрак они обнаружили много томатной пасты. Ее желудок начал издавать смешные звуки. Это заставляло задуматься, умрут они не от голода или жажды, а от несварения желудка?
– Итак, Брисеида, – сказал Леонель на четвертый вечер, доставая последнюю банку с едой, чтобы взвесить ее на ладони, прежде чем открыть, – если старик действительно все предусмотрел, почему он составил для нас такое меню? Решил пошутить над нами?
– У меня дома шутку можно оценить по тому, насколько она смешная, – ворчал Менг Чу.
– Сколько банок осталось? – обеспокоенно спросил Энндал.
Оанко, Брисеида и Менг подняли руки.
– Три… – пробормотал Энндал, глядя в сторону. – Всего лишь три…
– Все равно у нас в запасе больше дня, – заметил Эней, схватив банку Леонеля, чтобы открыть ее своим ножом. – За день может многое произойти.
У Энея была раздражающая склонность всегда видеть все в хорошем свете. Накануне он даже успел пошутить по поводу горчицы, уверяя, что она, несомненно, очень хорошего качества, поскольку перебивает вкус блюда, к которому ее подают. Брисеида улыбнулась, представив по убийственному взгляду Леонеля, что он хотел бы проверить теорию Энея, засунув ему в рот горсть песка.
– Вот наша добротная вечерняя трапеза, – добавил Эней. – Молитва, друзья мои, да помогут нам все боги, момент истины приближается!
Энндал склонил голову, чтобы прошептать молитву, и Брисеида на всякий случай повторила за ним. Ее желудок яростно урчал. На этот раз они точно смогут нормально поесть…
Эней высоко поднял свой нож и резким ударом вонзил его в металл. Но лезвие отскочило и воткнулось в его указательный палец.
– Ай! – Он удивленно воскликнул, уронив банку и вскочив на ноги. – Мой палец! Больно!
– Эней! Ты в порядке? – забеспокоилась Лиз, вскакивая на ноги.
– Палец на месте, значит, он должен выжить, – прокомментировал Леонель.
– Ничего страшного, я удивился, простите, не надо было кричать…
– Да это вовсе не пустяк, ты истекаешь кровью! Оанко, быстро сделай перевязку!
– Где банка? – внезапно спросила Брисеида, обыскивая взглядом землю в нарастающей темноте.
Они разбили лагерь на вершине небольшого скалистого холма, надеясь на следующее утро издалека заметить присутствие живности. Оанко, засунув руку в рюкзак в поисках бинта, прервал создавшуюся суету.
До них донесся металлический звук.
– О нет…
Жестяная банка покатилась к расщелине, по которой они карабкались. Брисеида прыгнула за ней. Леонель, который сначала шел по пятам, обогнал девушку, выкрикивая проклятия и злобно преодолевая расстояние, которое отделяло их от перекатывающейся еды.
Банка свернула влево, в сторону менее крутой тропы, по которой они поднимались. Светлая мысль осенила Брисеиду, которая была рабой своего желудка. Девушка повернула направо. Короткий путь. В три длинных шага она спустилась на три метра ниже, чудом сохранив равновесие. Еще несколько шагов, и Брисеида увидела, что банка катится к ней.
Нет.
В расщелину.
Брисеида широко раскрыла глаза. Она не успела всего чуть-чуть. В последний момент бросилась вперед, протянула руку, коснулась пальцем цилиндра, и он, разогнавшись, исчез в бездне. Только тогда она поняла свою ошибку. Под подошвами покатились камни, девушка никак не могла удержаться. В результате она упала.
Ее крик достиг дна впадины, но не сама Брисеида: кто-то схватил ее за запястье.
– Останься с нами, – усмехнулся Энндал, напрягая все мышцы.
Менг Чу приблизился со спины. Он лег на землю, чтобы схватить Энндала за ноги и помочь ему вытянуть ее.
– Все хорошо. Я держу тебя, держу!
– Я прикоснулась к нему кончиками пальцев, у меня почти получилось!
– А еще ты чуть не умерла, – жестко прокомментировал Менг Чу. – В конце концов, все не так уж плохо. Боже мой, ты как щенок, который бегает, не задумываясь!
– В следующий раз постарайся быть осторожнее, – сказал Эндал. – Возможно, мы найдем еще несколько железных банок. У тебя же только одна жизнь.
Брисеида виновато покачала головой. В животе снова заурчало. Должно быть, она выглядела довольно несчастной, поэтому обычно такой непреклонный Энндал вдруг воскликнул:
– Ну давайте не будем сдаваться! Брисеида, кажется, у тебя осталась еще одна банка?
Она слабо кивнула.
– Не очень-то она тяжелая, – разочарованно заметила девушка.
– Может быть, там торт на сухих сливках, – мечтала Лиз, жадно глядя на банку.
Менг Чу взял блестящий цилиндр из рук Брисеиды и достал свой нож.
– Достаточно жертв для вечера…
Он уверенной рукой проткнул ровный круг, и все наклонились вперед, чтобы заглянуть на содержимое.
– Что…
Менг Чу достал из коробки трубочку размером с палец. Брисеида не могла поверить своим глазам. Это была анисовая палочка, такая же, как те, которые использовала ее подруга Аликс, чтобы снова не закурить. Все ее остатки хорошего настроения исчезли одним махом.
– Но это не еда! – возмутилась Лиз. – Почему анисовые палочки кладут в консервную банку? Какая с этого польза?
– А зачем было бросать ящик с припасами посреди пустыни? Кто знает? По крайней мере, на фронте мы понимали, почему голодаем…
– Брисеида, что ты делаешь? – озадаченно спросила Лиз.
Брисеида вынула анисовую палочку изо рта и недовольно выпустила губами второй воображаемый круг дыма.
– Я иду на компромисс.
20
Песочники
Момент милосердия наступил без предупреждения.
Они шли еще целый день, а потом в сумерках сидели вокруг своей последней банки, чувствуя себя как никогда опустошенными.
