Хотя, по правде говоря, он бы никуда не отправился. Това был его домом, а служба Черным Воронам – его обязанностью. У него был долг перед своим народом, и он не мог бы сбежать от него, какой бы заманчивой ни была сейчас эта идея. Они так много страдали, так много потеряли. Последствия Ночи Ножей все еще преследовали семьи Воронов, включая и его собственную. Его мать потеряла бабушку и множество других родственников. Да и не она одна. Целые поколения погибли в ночной резне.
Он вздрогнул от воспоминаний и подумал о хааханах, вырезанных на руках и спине и скрытых сейчас под слоями одежды.
– Мы добьемся правосудия, – прошептал он. Пусть он не знал, когда и как, но Созданные Небесами кланы ответят за свое соучастие, а небесная башня содрогнется. Может, этого добьется не он, но уж точно – его дети или дети его детей. Он не сомневался, что однажды это случится. Это будет справедливо, а справедливость всегда торжествует.
– Господин?
Око обернулся. Один из грумов, коренастый пожилой человек в свободной рубашке и штанах, приблизился к нему, держа в руках грабли.
– Ашк, – поприветствовал он мужчину. Он хорошо знал Ашка – тот был грумом с самого детства, вырастив при этом два поколения великих воронов, вылупившихся в клане.
Ашк склонил голову:
– Я понял, что это вы, господин Око.
Око обнял его:
– Это я… Желал бы я вернуться в более счастливые времена.
– Да, – вздохнул мужчина, – это ужасно.
Око положил руку на плечо Ашка и крепко сжал его.
– Как ты справляешься? Как другие грумы?
– О, у нас все хорошо, мой господин. Грустят, конечно. Все убиты горем. Ваша мать всегда была добра к нам – привела нас в дом, обращалась как с семьей.
Око знал, что многие Созданные Небесами кланы нанимали слуг из районов Засушливых Земель, но не позволяли им жить у себя, даже когда это имело смысл. Птицы же в вольерах требовали постоянного ухода, особенно когда они улетали и прилетали в свободное время. Лучше всего было, когда грумы жили в Великом Доме, рядом с птицами. Общество Товы было строго иерархичным, но для птиц было сделано исключение.
– Как Бенунда пережила мое отсутствие? – спросил он.
– О, она скучала по вас, – заверил его Ашк, – но она очень независима. Вы поедете на ней сегодня на похороны?
– Нет, ожидается снег, а когда надвигаются бури, порывы ветра в каньоне непредсказуемы. Не хочу подвергать ее опасности.
– Значит, все под домашним арестом?
– Именно.
Бенунда подтолкнула Око черным клювом, и он рассмеялся:
– У меня ее любимое лакомство, но я надеюсь, ты принес ей поесть.
– Точно, – ответил Ашк, поднимая горшок, который он держал обеими руками за ручку. Подойдя к желобу, тянувшемуся по всей длине открытого стойла, он высыпал содержимое горшка. Око заметил насекомых, нарезанные фрукты, доставаемые в это время года из сухих хранилищ, и радугу маисовых зерен.
– Настоящий пир, – заметил он.
– Она заслужила это, но… – Старик заколебался. – Я пришел по другой причине, господин. – Он вновь склонил голову.
Око напрягся, все его чувства вновь завопили об опасности.
– Начинай, – осторожно сказал он. Может, Ашк знает что-то о смерти матери? Что-то, о чем он мог сказать только Око.
– Вы слышали об Одохаа?
Око скривился.
– Культисты? – расстроившись, спросил он. Глупо было питать такие надежды, пусть даже и на мгновение.
Око никогда не спрашивал о религиозных пристрастиях грума, да и зачем бы ему? Но теперь он начал подозревать, что разговаривает с искренне верующим.
– Да, я знаю о них и даже присутствовал на одной или двух встречах.
В том, что он признавался в этом, не было ничего страшного. Много молодежи определенного возраста присутствовали как минимум на одной церемонии Одохаа – либо из любопытства, либо на спор. А у многих были родственники, старые тетки или кузины, которые претендовали на членство в этой группе. Это был всем известный факт в жизни Одо, даже если остальная часть Товы и Наблюдатели в башне думали, что запугали их до покорности.
Ашк усмехнулся признанию Око, показав полный рот неровных серых зубов, когда-то окрашенных в красный.
– Они говорят, что надвигается буря. И придет она скоро. И что возвращается Одо Седох.
Око кивнул. Они говорили это, сколько он себя помнил. Месть за Ночь Ножей. Восстановление чести и гордости клана.
– Они прислали меня. – Ашк заговорщицки наклонился поближе. – Сказали мне пригласить вас на их следующую встречу. Она состоится сегодня ночью, после похорон.
Око покачал головой, судорожно соображая, что ответить.
– Я скорее всего буду в трауре, вместе со своей семьей.
В это время полагалось посыпать себя пеплом и бодрствовать до утра, так что в этом он не врал, но, разумеется, был рад такому удачному предлогу.
Ашк что-то вложил ему в руку. Воронье перо. Кто-то сделал напись мелом на одной его стороне.
– Это дом, где мы встречаемся. Приходите сегодня ночью, если сможете. Если нет – то в другое время. Одохаа всегда будет ждать вас, господин Око.
Мужчина собрался уходить, но Око остановил его:
– Кто сказал тебе прийти ко мне? И почему именно ко мне? Что от меня хотят Одохаа?
Глаза Ашка блестели от слез и от переполнявших его эмоций – таких сильных, что Око невольно отступил на шаг.
– Буря надвигается, господин, и мы хотим, чтобы вы обучили нас.
Око желал справедливости для своего клана, но явно не ценой присоединения к культистам-фанатикам: мужчинам и женщинам, убежденным, что, если молиться достаточно усердно, они смогут воскресить бога, что мертв уже тысячу лет. Если он чему и научился в Хукайе, то это тому, что правосудие происходит благодаря людям, привлекающим виновных к ответственности, а не из-за какого-то призрачного божественного возмездия и тем более насилия.
Он вложил перо обратно в руку мужчины:
– Я не могу тебе помочь. Вы выбрали не того человека. Я не хочу иметь ничего общего с Одохаа или их возрожденным богом.
Он резко развернулся на каблуках и вышел из вольера, прежде чем Ашк успел сказать что-то еще.
* * *
Буря надвигается, и мы хотим, чтобы ты обучил нас. Око вновь и вновь повторял эти слова, пока он, его бесчисленные родственники и горожане шествовали к Солнечной Скале, чтобы сопровождать его мать в последний путь. Буря надвигается, и мы хотим, чтобы ты обучил нас. Буря надвигается, и мы хотим, чтобы ты обучил нас.
Око резко вздрогнул. Погрузившись в свои мысли, он случайно наступил на подол Исы. На ней было надлежаще белое траурное платье, волочившееся по земле и собиравшее на себя грязь, пока они шли по улице. Если бы она действительно стремилась следовать традициям, то шла бы босиком, но несколько часов назад пошел снег, и воздух обжигал кожу булавочными уколами льда. Вдобавок обычай требовал, чтобы горюющие шли с обнаженными руками, ведь показывать хааханы вполне уместно во время скорби, но на Исе была толстая шуба из шкуры какого-то несчастного белого зверя, и все остальные родственники, кузены, тети и дяди, сопровождавшие новую матрону и ее Щита, последовали ее примеру, пусть и с меньшим щегольством.
