– Я возвращаюсь не для того, чтобы воссоединиться с семьей. – Он так удивился, что смог только шептать. Вот что она вообразила? – Я же сказал, что иду к Жрецу Солнца, к Наблюдателям в небесной башне.
– Разумеется, – согласилась она, – ну а потом? Что произойдет дальше? Я имею в виду, как только ты встретишься с этим жрецом, ты вернешься в свой клан. Или ты направишься обратно в Обреги? Это будет сложное путешествие для одного дня.
– Ксиала… – Он не знал, что сказать. Ее слова прозвучали столь… обыденно.
Она махнула рукой.
– Не бери в голову. Это было просто предположение. Я уверена, что ты будешь занят тем, чем обычно заняты божественные сосуды, а я… – Она тяжело вздохнула. – Я найду себе что-нибудь. Какую-нибудь работу. Но, как ты думаешь, какую работу может найти в таком месте тик? Мы уже так далеко от моря. Я была в реке, и она не узнала меня, Серапио. Она не признала во мне своего ребенка.
Он успокаивающе погладил ее по голове, провел ладонью по ее длинным волосам и услышал ее тихие всхлипывания.
– Вот дерьмо, – тихо икнула она. – Похоже, я пьяна. И, кажется, забыла ту бутылку кстабентуна у реки.
– Забудь про нее, – сказал он ей. – Просто останься со мной.
И она послушно прижалась к нему, и ее дыхание стало ровным и сонным. И лишь убедившись, что она задремала, Серапио и сам начал засыпать, так и не рассказав ей о своей судьбе, решив, что завтрашний день уже близок.
Глава 31
Горы Обреги
325 год Солнца
(за 5 месяцев до Конвергенции)
И однажды Ворон встретился с Орлом, который сказал ему: «Хэй, господин Ворон! Какие у тебя прекрасные перья! Ты не позволишь мне полюбоваться на них вблизи?» Но Ворон знал, что они с Орлом – естественные враги, а потому и сказал: «Хочешь восхищаться, восхищайся там, где стоишь, но не приближайся ко мне. Я не доверяю тебе, ибо в твоей природе – пожирать таких, как я». И Орел, действительно намеревавшийся съесть Ворона, был наказан.
Из цикла «Ворона», устной истории клана Вороны
– Ты убил других наставников? – спросил Поваге.
Они сидели под гигантской сосной неподалеку от старых комнат Серапио, который сейчас практиковался в вызове тени. Вскоре после встречи, произошедшей четыре года назад, Серапио рассказал своему наставнику о трюке с зеркалом, использованным им, чтобы одержать победу над Иди. Поваге выслушал его и усмехнулся.
– Только жрецы да колдуны используют предметы, чтобы направить божественную силу, Серапио. Ты – нечто другое.
– Обьясни?
– Ты – аватар Бога-Ворона. Твоя сила не приходит извне. Тебе не нужно черпать ее ни с неба, ни из костра, ни даже из своей крови, хотя я предполагаю, что использование твоей крови было бы весьма действенно. – Казалось, на мгновение он заснул, погрузившись в раздумья о возможности принесения в жертву Серапио. Это могло бы выбить из колеи любого, но Серапио уже привык к подобному.
– Как бы то ни было, – снова сосредоточился он, – Саайя уже принесла подобную жертву для тебя. Теперь вся эта сила внутри тебя, разве ты не чувствуешь?
И он действительно чувствовал. Казалось, с каждым днем тень все ближе поднималась к поверхности его кожи – живым, пульсирующим существом. И тогда он позволил ей приблизиться, позволил ей сконцентрироваться на кончиках его пальцев, почувствовал, как ледяные пальцы тени пляшут вокруг его собственных, услышал приглушенный рев ее приближения, похожий на шум бьющихся крыльев.
– Я должен буду сделать это, когда предстану перед Жрецом Солнца? – спросил он. – Вызвать тень Ворона, дабы погасить его свет?
– Ее свет. Новый Жрец Солнца – женщина. Но кто он сейчас – не имеет никакого значения. Наша цель – Жрец как таковой.
Серапио ничего ему не ответил. Он уже привык к напыщенным речам Поваге, направленным против небесной башни, против коварства Наблюдателей, против обид, которые они причинили ему и бесчисленному множеству других людей. А еще он помнил жалобы Пааде на то, как с ним жестоко обращались в детстве в том районе Товы, что назывался Утробой, и как плотник винил башню и Созданные Небесами кланы в своем нищенском существовании. Серапио часто задавался вопросом, не распространяется ли ненависть к кланам, которую испытывал Пааде, и на Черных Ворон, но, поскольку он обрек Пааде на смерть уже после их первой встречи, то и спросить его об этом не потрудился. Недовольство Иди было скорей стратегическим: она хотела ослабить Тову, чтобы ее собственный народ, народ, который, казалось, решительно отверг ее за проступок, который она так и не назвала, мог вторгнуться в Священный Город и завоевать его. Серапио был счастлив узнать от нее все, что мог, но был совсем не в восторге от ее планов захвата города. Когда вороны столкнули Иди в бездну, Серапио не оплакивал ее.
– Я спрашиваю, ты убил их? – вопрос Поваге оборвал размышления Серапио и вернул его в настоящее.
Он тщательно обдумал, как лучше ответить, и решил, что Поваге, должно быть, и так прекрасно все понял, раз решил спросить об этом.
– Как ты узнал?
– По посоху, например. Он принадлежал Иди, а значит, для того чтобы оказался в твоих руках, она должна была умереть. Я понял это с того самого момента, как впервые встретил тебя под деревом, когда ты замахнулся им на меня.
Серапио провел ладонью по посоху.
– Я сделал его сам.
И это была правда: только и надо было приспособить навыки, изученные при резьбе по дереву, к кости. Вырезая его, он наметил места для хватки руками в центре и сверху элегантными и детализированными рисунками, напоминающими сцепленные крылья ворон.
– Это оружие дев-копейщиц, – сказал Поваге. – Больше никто не носит костяных посохов, да их почти и не осталось. Это оружие иной эпохи, той, что была еще до заключения Договора Хукайи.
– А теперь я ношу его, и мне дела нет до их Договора.
Поваге вздохнул, и Серапио не до конца понял, о чем подумал собеседник.
– Они не были хорошими людьми, Поваге.
И его единственный оставшийся в живых наставник усмехнулся:
– Конечно не были. Но разве кто-то из нас хороший? Я? Ты?
Серапио задумался над этим вопросом – слишком уж странно он звучал. Именно мать и ее сообщники сформировали его таким, каким он стал, – отец мало занимался Серапио со дня его преобразования, но всерьез отказался от него лишь после того, как юноше исполнилось семнадцать и тот переехал в расположенный вдали от главного жилища дом опекуна. Серапио понятия не имел, что Поваге сказал Маркалу и почему отец так легко отпустил Серапио. А может, он и вовсе произнес всего два слова «бремя» и «свобода». Как бы то ни было, с тех пор он отца не видел.
– Может ли плохой человек стать хорошим, выполняя доброе дело? – спросил он.
– Что ты хочешь этим сказать, Сын Ворона?
