В зале раздалось несколько одобрительных возгласов. Люди, сидевшие возле нас с Бинто, потянулись, чтобы коснуться плеча мальчика. Он поднял сонные глаза и улыбнулся, будто понял слова мэра, а потом посмотрел на меня.
– Что он сказал? – жестами спросил Бинто.
– Он сказал, что ты жутко уродливый мальчишка и пахнешь хуже скунсов, которые иногда воруют их капусту. Но если ты пообещаешь не создавать проблем, то можешь жить со свиньями.
Бинто изобразил уже знакомый жест двумя пальцами, положил голову на стол и тихо захрапел.
Лирида, сидевшая рядом со мной, усмехнулась.
– Что ты там говорила насчёт свиней?
– Ты знаешь язык жестов? – удивилась я.
– Немного. Хатам меня учил, когда приводил Синюю Птицу… Бинто в город. Но я говорю на нём гораздо хуже тебя. Давно ты изучаешь безмолвную речь?
Первый урок арта локвит, который преподала мне Энна, заключался вот в чём: надо слушать всё, что говорит тебе человек. За небрежным тоном Лириды скрывалась мелодичная хрупкость, как будто мой ответ имел для неё большее значение, чем подразумевал вопрос. Ей было важно выучить язык Бинто, и она старалась изо всех сил, – поняла я. Теперь едва уловимая нервозность этой темноволосой молодой женщины стала казаться милой и подкупающей.
Второй урок арта локвит, преподанный мне Энной, состоял в том, что всегда надо понимать, зачем ты говоришь то или это. Ты хочешь поделиться информацией? Что-то узнать? Или просто выглядеть умным? Какова ценность твоих слов и как это повлияет на ваши отношения с тем, кто слушает?
– Довольно давно, – сказала я. – Кажется, уже целую вечность.
Лирида улыбнулась. Казалось, мой ответ успокоил её.
– Сложно, да? Мне всё время кажется, что я тупица, если не могу научиться правильно дёргать пальцами.
Я громко застонала.
– Уф, я знаю. И Бинто очень быстрый. Я едва за ним поспеваю.
Лирида засмеялась. Это был тёплый смех, заставивший меня посмотреть ей в глаза и увидеть, что они зелёные. А потом на её губы. И они…
– Что ты делаешь, Добрая Собака, – спросил Бинто, едва заметно шевельнув пальцами.
Его голова по-прежнему лежала на столе, но сонные глаза приоткрылись. Лирида же неотрывно смотрела мне в лицо, так что я сумела незаметно ответить Бинто:
– Ничего. Спи давай, или я сама скормлю тебя свиньям.
– Ты останешься на ночь? – спросила Лирида.
На этот раз её голос звучал немного иначе, он словно бы стал более глубоким, и в нём появилось чуть заметное придыхание. Мы с ней не танцевали вместе, но когда выходили на танцпол и отплясывали джигу, которую Орфанус и ещё пара стариков играли на раздолбанных инструментах, мы не раз словно бы невзначай задевали друг друга. Теперь я увидела, что рука Лириды лежит на столе очень близко к моей – ближе, чем раньше. А когда она подвинула стул… её колено оказалось в дюйме от моего.
И о чём ты сейчас думаешь, Добрая Собака?
Я представила, как Бинто это спрашивает, но на сей раз он действительно спал.
Я никогда и ни с кем не… была. Большую часть своей жизни я избегала даже прикасаться к людям. Заклятия джен-теп, встроенные в сигилы на моей шее, заставляли любого человека возненавидеть меня. Теперь заклинание исчезло. Я жила с Дюрралом и Энной, а эта леди любит обниматься, скажу я вам. Какое-то время мне вполне хватало ласки. Но сейчас?..
Я потянулась через стол к блюду с чем-то вроде жареной картошки. Её нарезали ломтиками и подали с невероятно острым соусом. Когда я доела, моё колено касалось колена Лириды. Она не отодвинулась. И теперь – я не поняла, каким образом – наши пальцы переплелись.
– Ты в порядке? – тихо спросила она.
– Да. А что?
Её улыбка вернулась, но теперь она была другой. Более… интимной.
– У тебя дыхание участилось, Фериус.
Я потянулась за своей арта валар – тем, что Дюррал называл «дерзостью», но, как я поняла, могло быть и неким аналогом развязности. К сожалению, ничего не вышло.
– Соус очень острый, – сказала я.
Моё смущение стало болезненно очевидным. Лирида попыталась убрать руку, но я удержала её.
Порой вы не осознаёте, насколько одиноки, пока – хотя бы на краткий миг – не избавляетесь от одиночества.
– Да, я хотела бы остаться на ночь, – сказала я.
Лирида кивнула и выдержала мой пристальный взгляд.
Вот так были составлены планы, которые не требовали никаких обсуждений или дебатов. Никаких дополнительных предположений или неловких подтверждений. Я никогда ни с кем не была – ни с парнем, ни с девушкой. Никогда не целовалась. Никогда даже не прикасалась к ним, так что… Я думаю, это было бы великолепно.
Орфанус приближался к кульминации своей речи. Мы с Лиридой обернулись, чтобы послушать, молчаливо согласившись, что сейчас требуется немного осмотрительности.
– Итак, теперь мы можем посвятить себя этому мальчику, Бинто. Наша любовь поможет ему бороться с ужасной тьмой, которая забрала его отца, а также добрых братьев и сестёр из Сада Безмолвия.
Он сунул руку в карман и достал скомканный кусок пергамента.
– Странница дала мне это перед отъездом. Стихотворение. Обещание лучших времён. Я, конечно, не знаю всех слов. Похоже, это стихотворение написано на семи разных языках. Но она записала всё по слогам, чтобы я мог поделиться им с вами.
– Странница? – спросила я Лириду.
Она шикнула на меня, но я схватила её за руку и стиснула изо всех сил.
– О ком говорит твой отец?
Лирида поморщилась, но ответила:
– О путешественнице. Женщине, которая пришла в Тинто-Рею и рассказала про бойню в монастыре.
И вот он: ответ на вопрос, который я не задала.
«Мы получили известие два дня назад», – сказал Орфанус.
«Известие от кого? Кто рассказал вам о монастыре?» Я не успела спросить.
Мэр читал стихотворение. На первых строчках он спотыкался и запинался, как любой человек, читающий на незнакомом языке. Но с каждой секундой слоги произносились всё быстрее и увереннее, так легко, словно их вытягивала из Орфануса невидимая рука.
К тому времени, когда он дошёл до третьей строки, все в зале повторяли первую, следуя за каждой фразой Орфануса, как утята за уткой. Потом и Лирида заговорила. А затем я услышала те же слова – прекрасные, невероятные и непостижимые слова – слетающие с моих собственных губ. Они увлекали меня в ту же бездну, которую я уже видела в глазах Лириды. Она смотрела на меня голодным взглядом, не имеющим ничего общего с той нежной болью, какую мы обе испытывали минуту тому назад.
А потом раздался крик. С той стороны, где спал Бинто. Крик ударил в левое ухо, оглушив меня. Я обернулась и увидела, что мальчик стоит на скамье, широко раскрыв рот.
