– Дай мне мальчика, – властно сказала Рози.
Шёл второй день нашего спуска. Мы пробирались по узкому карнизу, выступающему из скалы. Бедный Квадлопо при каждом шаге оборачивался назад, словно задаваясь вопросом, не лучше было остаться в монастыре, пусть даже и населённом противными монахинями. Учитывая ситуацию с Рози, я склонялась к тому, чтобы с ним согласиться.
– Бинто удобно ехать верхом на Квадлопо, – сказала я.
– Он всё время ёрзает в седле, – возразила Рози. – Если конь выйдет из себя, вы оба рискуете сверзиться со скалы. Безопаснее будет уменьшить нагрузку на лошадей.
– Хорошо, – сказала я, поворачиваясь, чтобы снять Бинто со спины Квадлопо, – я понесу его.
Аргоси схватила меня за руку, и в этот миг я задалась вопросом, окончено ли наше совместное путешествие.
Рози наверняка уже поняла, что у меня есть дюжина веских причин подозревать её. Тогда почему же не пыталась доказать, что она – не Странница? Возможно, я нужна ей, чтобы успокаивать Бинто, пока не придёт время использовать его для усовершенствования Алого Крика.
– Ты ведёшь себя глупо, Фериус Перфекс, – сказала Рози.
– Это часто бывает, – признала я. – Что глупого я делаю прямо сейчас?
– Тебе придётся тащить седло и две сумки. А у меня только рюкзак и спальный мешок. Мне будет легче нести мальчика.
В её словах был смысл. Рози ехала без седла, постелив одеяло на спину Кусаки. Казалось, это не доставляет ей никаких неудобств. Что до меня – то седло, которое я украла из сарая Дюррала, было лучшим из всех, какие можно купить за деньги; несмотря на это, у меня так болела задница, что я едва могла спать по ночам.
– Я в состоянии нести и снаряжение, и Бинто, – настаивала я.
Рози уставилась на меня пронизывающим взглядом. Я с трудом подавила желание отвернуться. Интересно, у меня такое же выражение лица, когда я использую арта превис?..
Наконец Рози опустила руку – но не взгляд.
– Что с тобой произошло в монастыре?
Я взяла Бинто за бока, сняла с седла Квадлопо и поставила на землю, загораживая от Рози.
– Я же тебе рассказывала. Языкатые монахини, исповедальня, локватиум. Помнишь?
– Ты пересказала события. Но не объяснила, что почерпнула из них.
Я сняла с Квадлопо седельные сумки и принялась расстёгивать упряжь.
– Ты правда думаешь, что здесь, на узком карнизе, лучшее место, чтобы вытягивать из меня информацию?
Не удостоив меня ответом, хотя бы ехидным, Рози повернулась и повела своего коня вдоль скальной стены. Я повесила седельные сумки на левое плечо, правой взяла седло – и обнаружила, что Рози была права: я никак не смогу нести мальчика.
– Я пойду сам, – сказал Бинто, увидев, что я смотрю на него.
– Это долгий путь. Мы не будем отдыхать много миль.
– Я могу идти.
Не имея выбора, я кивнула и начала неловко наматывать поводья Квадлопо на пальцы правой руки, чтобы провести его по узкому извилистому выступу. Идти было тяжело и неприятно: коварная обледеневшая земля и – ещё хуже того – множество тревог, преследовавших нас по пятам.
Всякий раз, когда одно из задних копыт Квадлопо скользило по сланцу, я боялась, что он вот-вот упадёт с обрыва. Всякий раз, когда Рози оглядывалась на нас, я задавалась вопросом, не собирается ли она пропеть семь куплетов, которые сведут меня с ума? Или снять с плеча лук, пустить стрелу мне в ногу и оставить умирать, утащив Бинто навстречу уготованной ему ужасной судьбе.
Рози так до сих пор и не сказала, откуда она вообще узнала об Алом Крике и что привело её в окрестности Сада Безмолвия, в Тинто-Рею, как раз в тот момент, когда началась чума.
Ещё больше меня беспокоило то, что Рози не объясняла, как она оказалась в монастыре Алых Слов и почему не желала туда возвращаться.
Молодая. Молчаливая. Симпатичная.
Если Идущая Тропой Шипов и Роз – второе имя Странницы, то ради безопасности Бинто лучше притвориться, что я ничего не знаю о её истинной личности. Я отлично это понимала. Но что произойдёт, если я поделюсь с Рози своими подозрениями? Сумею ли я победить её в драке? Застать врасплох, как-нибудь вывести из строя и сбежать с мальчиком? Может быть. А может быть, и нет. Моя арта туко помалкивала. Я не видела никакой стратегии, которая помогла бы мне выбраться из этой ситуации. Всё, что оставалось – уповать на уроки арта локвит, преподанные мне Дюрралом.
– Язык – это просто набор слов и значений, и все мы притворяемся, будто понимаем их одинаково, – любил повторять он. – Но красноречие… Ах, красноречие! Это когда два человека превращают слова в музыку. Песню, которую только они знают наизусть.
К счастью, Энна позже объяснила мне, что Дюррал имел в виду: связь между людьми иногда проявляется в уникальных вариациях слов, которые они произносят, а также в том, как именно они их произносят.
Этот урок я вспомнила в монастыре – и тогда сообразила, что Рози как-то связана с матушкой Сплетницей. Как можно уяснить подобную вещь, имея столь мало информации? Может, эту блестящую подсказку подкинула мне арта пресис? Или я просто случайно догадалась? Ни то, ни другое. Понимание пришло, когда я слушала разглагольствования молодой язвительной матушки Сплетницы. В частности, когда она произнесла слово «аргоси».
«Аргоси должны знать своё место».
Дело было не только в презрении, звучавшем в её голосе, но и в особом, почти нарочитом, ударении, которое она делала на этом слове всякий раз, произнося его вслух.
Дюррал – в тех случаях, когда он не просил меня размышлять о шагах других людей – часто предлагал пересказать подслушанный разговор.
Недостаточно было просто воспроизвести все слова. Дюррал ожидал, что я вспомню, как именно они были произнесены. Колебания высоты звуков, ударные слоги, слоги, которые были «проглочены»… Потом следовало предположить, что́ именно мы можем узнать из услышанного.
«Аргоси».
Ар – насмешка – го – пауза – си.
Было много разных оскорбительных способов произнести это слово. Матушка Сплетница, как ни забавно, выговаривала его очень точно, даже как-то официально, что добавляло в звучание некие нотки благоговения.
Ар – ты паршивый кусок дерьма, не стоящий моего времени.
Го – я задерживаю дыхание, потому что это слово обозначает нечто настолько огромное, что я до сих пор не могу от него избавиться.
Си.
Кто ещё произносил «аргоси» так, как будто ты должен упасть на колени в тот самый момент, когда это слово достигло твоих ушей? Идущая Тропой Шипов и Роз.
Дюррал научил меня искусству говорить, но именно Энна помогла понять, что каждый встреченный человек – даже если мы знаем его совсем недолго – оставляет на нас некий отпечаток. Иногда эффект так незначителен, что мы можем его даже не заметить. В других случаях он проявляется в шарфе, который мы начинаем носить, или в обороте речи, который мы перенимаем. Энна верила, что наши личности, как и земля под ногами, состоят из слоёв пройденных путей. И в этих слоях закопаны артефакты тех, кто шёл бок о бок с нами.
