Если б та семья пришла к власти, она бы установила контроль над своей страной. А потом гитабрийцы явились бы и уничтожили нашу. Тем людям предстояло стать захватчиками. А ведь любое государство имеет право – и должно – защищать своих граждан, разве нет? И если да, то будущее достойно защиты не меньше, чем настоящее.
Вот в чём разница между нашими культурами. Ты могла бы сказать, что убийство детей нельзя оправдать ничем. А я говорю, что, если смерть пятерых детей может предотвратить гибель тысяч людей, то отнять эти жизни не просто дозволено – необходимо. Это благородно. Это… доброта. Возможно.
Изъян логики наших теоретиков заключается в том, что, предсказав будущее, ты не позволишь ему наступить. Я пришла к выводу, что самые фундаментальные заповеди моего народа стали самоисполняющимся пророчеством. Мы убеждаем себя, что наши соседи – варвары, склонные к насилию, поэтому манипулируем ими, заставляя воевать друг с другом. Мы боимся прихода к власти диктаторов, поэтому казним их за преступления до того, как они успевают их совершить. Мы считаем, что некоторые из наших граждан могут стать лишь орудием для выполнения самых жестоких миссий, поэтому мы сажаем их под замок и следим, чтобы они ни в коем случае не стали кем-то другим.
Через полгода после того, как я внедрилась в тот богатый дом с Гитабрии, я отравила пятерых невинных детей. Двоих сыновей и троих дочерей. Стефана, двенадцати лет. Трину, одиннадцати лет. Она хотела быть изобретательницей, как её мать. Карзо, девяти лет. Джулиара, шести лет. Такая глупая девчонка. Она снова и снова требовала, чтобы я научила её рисовать пони. Лоя, самая младшая. Ей было… Нет, Фериус, позволь мне закончить.
Я дала каждому из них парализующий яд, чтобы они оставались в сознании, но не могли двигаться. Мои наставники считали, что выражение ужаса, застывшее на лицах детей, совершенно необходимо. После того, как родители найдут своих мёртвых отпрысков, эта картина всегда будет стоять у них перед глазами. Только так мы могли удостовериться, что амбиции тех людей умрут вместе с их сыновьями и дочерями. Гибель детей должна была стать произведением искусства и запомниться надолго.
Ты думаешь, что я бессердечна. Ты хочешь верить, что подобные вещи не могут быть необходимы. Даже сейчас ты пытаешься убедить себя, что это никогда не работает – такая бесчеловечность может привести только к ещё большему кровопролитию. И всё же, если б ты сейчас видела выражение своих глаз, ты бы осознала, что мой простой пересказ событий обрывает тонкие нити твоей веры в порядочность мира. И ты бы поняла, почему то, что мне приказали совершить, действительно помогало достичь желаемой цели.
Мне было десять лет. В тот момент я могла просто уйти из дома. Через час действие токсина закончилось бы, и дети остались бы живы, но я собиралась убить их.
Колебалась ли я? Раскаивалась? Нет. Я надеялась стать героем. Я бы сделала так, как мне было приказано. И если б мне удалось сбежать той ночью, если б я сумела пробраться на борт корабля, плывущего на восток, я бы даже могла вернуться домой. Возможно, мои наставники сочли бы эту единственную миссию настолько важной, что позволили бы мне выбрать – остаться логиком или стать кем-то другим.
Начинать надо с самого трудного. Так учили наставники, и эта мысль крутилась у меня в голове, когда я держала нож у горла Лои. Девочка лежала в своей кроватке, глядя на меня снизу вверх и удивляясь, почему она не может закричать, хотя ей так страшно.
А потом… потом…
Голос.
Нет, не внутренний голос, как ты надеялась, Фериус. Это не моя совесть говорила со мной. В комнате кто-то был.
– Ты когда-нибудь видела механизм часов? – спросила она.
Я обернулась, сжимая нож в руке, готовая нанести удар, хотя уже понимала, что ничего не выйдет. Эта женщина была старше меня и, значит, сильнее. Вдобавок, я не слышала, как она прокралась в комнату. Иначе сказать, её навыки превосходили мои. Я ожидала увидеть остриё клинка, направленное в моё собственное горло. Но женщина просто стояла в тени и ела яблоко.
– Красивая штука – часы. Все эти шестерёнки, пружинки, изящные стрелки на изукрашенных циферблатах. Думаю, я с удовольствием стала бы часовщиком.
– Кто ты такая? – спросила я.
– Какая разница? – ответила женщина.
Она была высокой. Лет, наверное, девятнадцати-двадцати. В ней ощущались изящество и грация, подчёркнутые чёрной льняной накидкой, укрывавшей её с ног до головы. Волосы – такие светлые, что казались серебряными – по большей части прятались под шарфом. Она вымазала кожу лица чёрной краской, чтобы её труднее было разглядеть.
– Ты воровка? – спросила я. – Тогда бери, что пожелаешь, и…
– Тик-так, – сказала она.
– Что?
– Тик-так. Тик-так.
На миг я задумалась: может, это странное поведение даст мне возможность сбежать – или даже убить её. Но когда незваная гостья посмотрела на меня в ответ и улыбнулась, я поняла: она точно знает, о чём я думаю.
– Что тебе надо? – спросила я.
Ответ был тем же.
– Тик-так.
– Прекрати издавать этот звук! – прошипела я.
Действие паралитического яда скоро должно было закончиться. Тогда Стефан и Трина – старшие дети – смогут двигаться и прибегут из своих комнат сюда, зовя родителей. Тут-то мне и конец.
У меня не было выбора. Если я убью хоть одного ребёнка, останется какой-то крошечный шанс, что этого будет достаточно – что я разрушу эту семью и таким образом выполню свою миссию.
– Тик-так, – опять сказала моя мучительница. – Вот что делают стрелки часов, да? Они движутся по циферблату, направляясь именно туда, куда захотел часовщик, и никогда не отклоняясь от этого пути. В конце концов, именно так работают часы.
Она отошла от окна.
– Что до меня, я никогда не была любительницей кружных путей. Вроде бы, это просто возвращает тебя туда, откуда ты начал.
– Я не часы, – вызывающе сказала я. – Я аркийский логик. И я здесь, чтобы спасти свою…
– Я прекрасно знаю, кто ты, Яриша Фаль. – Женщина сделала шаг ко мне. – Знаю, зачем ты приехала в этот город и почему внедрилась в эту семью. Кстати, ты великолепно сыграла роль бедной девочки-сиротки. Если убийца из тебя не выйдет, можешь подумать о сценической карьере.
Она откусила ещё кусок яблока и принялась его жевать.
– Я знаю, что ты планировала сделать с этими детьми.
– Тогда почему ты не вмешалась? Посмотри сюда! – Я замахнулась на неё ножом. – Я чудовище! Почему ты до сих пор меня не убила?
Зачем я всё это сказала? Зачем назвала себя чудовищем перед незнакомкой? Наверное, потому, что она сама меня так не называла. Нет, для неё я была часами – просто повторяла движения, ради которых меня создали. Я была механизмом, не способным сделать собственный выбор и, следовательно, не способным испытать чувство вины.
