Куда повернет он лодку свою,
Туда я жизнь поверну мою.
Мы с ним смеяться вместе будем
И плакать, как одна семья.
Коль жив он будет, буду жить я,
Умрет он, так умру и я.
На Западном побережье острова Хавнор, среди холмов, заросших дубовыми и каштановыми рощами, стоит город Глейд. Сколько-то лет назад жил там очень богатый купец по имени Голден, по прозвищу Золотой. Голден владел лесопилкой, где стволы дубов превращали в доски для обшивки тех кораблей, которые строили в портах Хавнора. Был он также хозяином самых больших каштановых рощ на острове; ну и, разумеется, имелись у него всякие телеги и повозки, и он специально нанимал множество возчиков, чтобы те развозили лес и каштаны по всему холмистому побережью Хавнора на продажу. От своих лесных владений он имел немалую выгоду, и когда у него родился сын, то жена его сказала: «Может, нам стоило бы назвать мальчика Каштан или Дуб?» – но он возразил: «Нет, только Диамант!» – ибо диамант, или бриллиант, по его разумению, был единственной вещью на свете, что стоила дороже золота.
Итак, маленький Диамант рос в одном из самых богатых домов города Глейда, и был он толстеньким ясноглазым малышом, а потом стал румяным веселым мальчишкой-проказником. У него был приятный звонкий голосок и хороший слух. Музыку он очень любил, так что мать называла его Певчей Птичкой или Жаворонком, а также другими любовными прозвищами, потому что никогда особенно не любила имя Диамант. Мальчик сразу запоминал любую песню или мелодию, стоило ему ее один раз услышать, да и сам легко сочинял всякие песенки и распевал их на весь дом, если не удавалось услышать ни одной новой. Его мать, Тьюли, специально пригласила в дом одну мудрую женщину по имени Тангле, чтобы та учила мальчика «Созданию Эа» и «Подвигу молодого короля», и к весеннему равноденствию, когда Диаманту исполнилось одиннадцать, он спел «Зимнюю песнь» для правителя Западных земель – тот как раз посещал свое поместье, расположенное в горах, над Глейдом. Этот лорд и его супруга очень хвалили мальчика за прекрасное пение и подарили ему на память маленькую золотую шкатулочку, в крышку которой был вделан крошечный бриллиант – этот подарок показался Диаманту и его матери очень красивым и щедрым. Но Голдена несколько раздражало и пение сына, и его любовь к красивым безделушкам. «Есть куда более важные вещи, сынок, и тебе вскоре предстоит ими заняться, – говорил он. – А награды, которые ты еще получишь в жизни, тоже должны быть неизмеримо выше».
Диамант считал, что отец говорит о своем деле – о лесорубах, о пильщиках, о лесопилке, о каштановых рощах, о сборщиках каштанов, о возчиках и повозках – обо всех тех сложных «взрослых» проблемах, которые, как ему казалось, пока что не имеют к нему никакого отношения, так что он просто не мог участвовать в подобных разговорах. Но Голден не терял надежды. «Возможно, – думал он, – Диамант еще слишком мал и все поймет, когда вырастет».
Но на самом-то деле Голден думал отнюдь не только о делах. Он давно уже заметил в своем сыне кое-что такое, отчего уверен был, что тому суждено заниматься чем-то большим, чем торговля лесом и каштанами, и порой он в священном ужасе закрывал глаза, представляя себе дальнейшую судьбу Диаманта.
Сперва он думал, что это просто некая случайная искорка магической силы – в Земноморье такое часто бывает у детей в раннем возрасте, а потом пропадает. Сам Голден, например, в детстве тоже умел заставить светиться собственную тень или делал так, что от него во все стороны сыпались искры. Отчасти за это он и получил свое прозвище Золотой. В семье его всегда хвалили за эти фокусы и заставляли демонстрировать их гостям; а потом, когда ему исполнилось лет семь или восемь, он эту способность утратил, причем раз и навсегда.
Когда Голден увидел, как его сынок спускается по лестнице, не касаясь ступеней, то не поверил собственным глазам; но через несколько дней он снова заметил, что Диамант буквально вплывает по лестнице на верхний этаж, лишь касаясь пальцем дубовых перил.
– А вниз ты так спуститься можешь? – спросил Голден заинтересованно, и мальчик радостно ответил:
– Ой, ну конечно! Это же еще легче. – И поплыл по лестнице вниз, точно невесомое облачко, гонимое южным ветерком.
– Как ты этому научился? – спросил отец.
– Да я просто… обнаружил вдруг, что умею это делать, – запинаясь, пояснил Диамант, явно не уверенный в том, что отцу это понравится.
Голден хвалить мальчика не стал, не желая пробуждать в нем зазнайство или тщеславие из-за того, что в итоге может оказаться просто детской особенностью развития, которая со временем пройдет – вроде его звонкого голоса. Ох уж этот голос! Слишком много из-за него было шума, да и жена все уши ему прожужжала о необычайных музыкальных способностях сынишки.
Но как-то раз, примерно через год после этого разговора, Голден заметил из окна, что Диамант играет в саду за домом вместе со своей подружкой Розой. Дети сидели на корточках, близко придвинув друг к другу головы, и чему-то смеялись. Какое-то жутковатое напряжение, царившее вокруг них, заставило Голдена замедлить шаг, остановиться у окна и понаблюдать подольше. Что-то живое прыгало в траве между детьми – вверх-вниз, вверх-вниз… лягушка? жаба? большой кузнечик? Голден спустился в сад и подошел к детям поближе, ступая так тихо и осторожно, хотя он был очень крупным мужчиной, что малыши, поглощенные своим занятием, ничего не услышали. То, что прыгало вверх-вниз на траве возле их босых ног, оказалось простым камешком. Когда Диамант поднимал руку, камешек подпрыгивал вверх. Когда он слегка поводил рукой туда-сюда, камешек тоже начинал описывать в воздухе круги и зигзаги, а стоило мальчику хотя бы палец вниз опустить, камешек падал на землю.
– А теперь ты, – сказал Димант Розе, и девочка попробовала сделать то же самое, но у нее камешек только чуть-чуть шевельнулся.
– Ой, – прошептала вдруг Роза, – тут, оказывается, твой папа!
– Как это у вас здорово получается, – сказал Голден.
– Это все Ди придумал! – сказала Роза восхищенно.
Голден терпеть эту девчонку не мог. Слишком уж она была открытой и одновременно острой на язык, всегда готовой защищаться, но, как ни странно, очень застенчивой. Она была на год моложе Диаманта, но, самое главное, она была дочерью этой ведьмы Тангле! Голден предпочел бы, чтобы его сын играл со своими сверстниками-мальчишками, и лучше бы из таких же уважаемых семей Глейда, как его семья, но Тьюли почему-то упорно привечала эту ведьму, называла ее «мудрой женщиной», хотя ведьма есть ведьма, и дочка ее – совсем не подходящая компания для маленького Диаманта. Однако самолюбию Голдена даже отчасти польстило то, что его сын обучает магическим трюкам ведьмино отродье.
– А что еще ты умеешь, Диамант? – спросил он.
– Играть на флейте, – и мальчик тут же вытащил из кармана маленькую флейту, которую мать подарила ему в день двенадцатилетия. Он поднес флейту к губам, пальцы его заплясали на дырочках. Он играл прелестную мелодию с западного побережья «Куда устремится любовь моя».
– Очень мило, – сказал Голден. – Но вообще-то на флейте любой может научиться играть.
