– Иногда меня посещают довольно странные мысли…
– А ты хоть раз говорил об этом с Мастером Хемлоком?
Поколебавшись, Диамант ответил:
– Нет. – И вопросительно посмотрел на отца.
– А вот я вчера говорил с ним! И он сказал, что некоторые природные таланты не только трудно, но и совершенно неправильно, даже преступно подавлять.
В темных глазах Диаманта вспыхнул огонек надежды.
– Мастер Хемлок, – продолжал между тем Голден, – сказал также, что подобные таланты, если они развиты неправильно и лишены нужных знаний, не только, по сути дела, пропадают втуне, но и могут стать очень опасными. Различным искусствам нужно обязательно учиться и практиковаться в них, вот что он сказал. – Лицо Диаманта прямо-таки светилось. – Однако, – продолжал его отец, – Хемлок предупредил, что ради развития своего таланта ты должен заниматься и упражняться постоянно. – Диамант с готовностью закивал. – Особенно если это настоящий талант. Какая-то деревенская ведьма с ее приворотным зельем особого вреда причинить не может, но даже самый обыкновенный волшебник, сказал Хемлок, должен быть очень осторожен, особенно если он использует свои знания и умения для неких коренных изменений… Кроме того, он может невольно погубить и себя самого. Или потерять свою магическую силу. Хотя, разумеется, даже колдун должен получать плату за свой труд. Ну а настоящие волшебники, как ты знаешь, живут во дворцах и имеют все, чего их душа пожелает.
Диамант внимательно слушал его, слегка нахмурившись.
– В общем, – немного помолчав, снова заговорил Голден, – если у тебя действительно есть такой дар, Диамант, то в нем для моего дела – непосредственно, конечно, – никакого проку нет. Но если его должным образом развивать и держать под контролем… Только в таком случае, по словам Хемлока, с тобой можно будет начинать разговор о том, как именно ты можешь своим талантом распорядиться и что хорошего он может дать тебе… и другим! – прибавил он, сознательно сделав паузу. Потом довольно долго молчал, но, поскольку молчал и его сын, он снова заговорил:
– Я рассказал Хемлоку, что видел, как ты, всего лишь шевельнув рукой и произнеся одно-единственное слово, превратил деревянную резную фигурку в живую птичку, которая взлетела на ветку и запела. Я видел, как ты зажег волшебный огонь прямо в воздухе. Ты не знал, что я за тобой наблюдаю? А я наблюдал! Но долгое время никому ничего не говорил. Я не хотел, чтобы все это превратилось в детскую игру, а потом пропало втуне. Я уверен, что у тебя талант, возможно, большой талант! И после моего рассказа Мастер Хемлок со мной согласился. И сказал, что ты можешь отправиться с ним в Южный порт и стать его учеником; на это уйдет не менее года, а то и больше.
– Учиться у Мастера Хемлока? – спросил Диамант, и голос его вдруг прозвучал на целую октаву выше обычного.
– Если хочешь, конечно.
– Но я… я… я никогда даже не думал об этом! Можно я подумаю? Недолго… один день!
– Ну конечно! – воскликнул Голден, довольный тем, что его сын проявляет такую осмотрительность. Он-то думал, что Диамант сразу ухватится за столь заманчивое предложение, и это, возможно, было бы только естественно, однако ему, отцу, трудно давалось понимание того, что сын не такой, как он сам, – точно филину, который вырастил в своем гнезде орла.
Ибо Голден воспринимал магическое искусство с искренней и безнадежной покорностью, как нечто, находящееся за пределами его разумения, но не как простую забаву, вроде занятий музыкой или сказительством, а как занятие вполне практическое и дающее к тому же прекрасные перспективы, какие и не снились представителям его собственной профессии. А еще Голден – хотя сам он никогда не признался бы в этом – волшебников побаивался. Немного презирал, особенно колдунов с их фокусами, иллюзиями и прочей чепухой, но все же боялся; особенно настоящих волшебников.
– А мама знает? – спросил Диамант.
– Узнает, когда время придет. Она не должна никак влиять на твое решение, Диамант. Женщины ничего в этих делах не смыслят и не должны иметь к ним никакого отношения. Ты должен сделать свой выбор сам, как настоящий мужчина. Понимаешь? – Голден говорил серьезно и горячо, видя в этом разговоре возможность наконец оторвать парня «от маминой юбки». Тьюли, конечно же, будет за него цепляться, но он должен проявить наконец мужскую твердость и выпустить из рук ее подол. И видя, что Диамант кивнул ему достаточно уверенно и с пониманием, Голден остался доволен, а вот у его сына вид был весьма растерянный.
– Значит, Мастер Хемлок сказал, что я… – неуверенно начал Диамант, – …что он думает… что у меня, может быть, есть какой-то… дар? Какой-то талант?
Голден еще раз заверил его, что волшебник сказал именно так, хотя, конечно, еще предстояло установить, каков именно этот дар. То, что мальчик ведет себя так скромно, вызвало у него огромное облегчение. Отчасти бессознательно, он опасался, что Диамант почувствует себя одержавшим над ним, его отцом, победу и сразу попытается утвердить свое превосходство за счет некоего таинственного, опасного и непредсказуемого могущества, по сравнению с которым все богатство, все умение и все достоинство Голдена превращаются в ничто.
– Спасибо, отец, – сказал Диамант, и Голден, обняв сына, ушел, очень им довольный.
Их встреча происходила в зарослях желтоватого ивняка на берегу реки Амии, протекавшей чуть ниже кузницы. Как только Роза добралась туда, Диамант сказал ей:
– Он хочет, чтобы я поехал учиться у Мастера Хемлока! Что же мне теперь делать?
– Учиться у этого волшебника с ядовитым именем? Ведь «хемлок» – это «ядовитый болиголов»!
– Он думает, что у меня огромный талант. К магии.
– Кто?
– Отец. Он видел кое-что из той ерунды, которой мы с тобой все время развлекаемся. Но, по его словам, Хемлок настаивает на том, что мне надо учиться, потому что, видите ли, опасно ничему не учиться, имея какой-то там особый дар! Ох! – И Диамант стукнул себя кулаком по голове.
– Но у тебя ведь действительно талант.
Диамант в ответ только застонал и попытался выдрать у себя клок волос. Он сидел на земле рядом с тем местом, где они так любили играть в «оживление предметов»; ивы здесь росли очень густо и образовывали нечто вроде беседки, и было слышно веселое журчание бегущей по камушкам воды и перезвон-перестук, доносившийся из кузни. Роза тоже села на землю лицом к нему.
– Ты вспомни обо всех тех штуках, которые умеешь делать, – сказала она. – Ты бы ни одной сделать не смог, если бы у тебя к этому таланта не было!
– Но это же очень маленький талант, – невнятно пробормотал Диамант. – Только для таких трюков и годится.
– Откуда тебе знать?
Роза была очень смуглой; облако сильно вьющихся волос обрамляло тонкое лицо; у нее были прелестные рот и нос, серьезные, внимательные глаза. Босые ноги и обнаженные до локтей руки были вечно перепачканы землей, юбка и кофта в полном беспорядке, зато пальцы на руках тонкие и длинные, как у аристократки, ступни маленькие и удивительно изящные, а под драной кофтенкой на шее поблескивало прекрасное ожерелье из аметистов. Ее мать, Тангле, хорошо зарабатывала своим целительством; она отлично вправляла кости, помогала детям появиться на свет, ну и, конечно, знала кое-какие заклятия, помогавшие отыскать потерянную вещь, сварить приворотное или снотворное зелье. Она запросто могла бы позволить и себе, и своей дочери носить красивые новые платья и башмаки, да и вообще – обе могли бы выглядеть более чистыми и аккуратными, только Тангле это все даже в голову не приходило. Домашнее хозяйство ее также совершенно не интересовало. Они с Розой варили на обед главным образом кур или жарили яичницу, поскольку Тангле за ее услуги платили чаще всего именно домашней птицей. У них был домишко в две комнатки, и во дворе там творилось нечто невообразимое: буквально кишели куры и кошки. Тангле очень любила кошек, а также, будучи ведьмой, любила жаб и драгоценные камни. То аметистовое ожерелье, что красовалось теперь на шее у Розы, было когда-то подарено Тангле в благодарность за благополучно принятые роды женой главного лесничего, которая наконец-то родила мальчика. Сама Тангле побрякушки обожала и чуть ли не по локоть украшала свои руки кольцами и браслетами, которые блестели и звенели, когда она торопливо и немного нетерпеливо взмахивала руками, произнося то или иное заклинание. Иногда, в виде украшения, она носила на плече одного из котят. Матерью она была не слишком внимательной, и Роза лет в семь как-то спросила ее:
