– Так ты говоришь, он очень ловок? Можешь ли ты его как-то использовать?
– Я могу попробовать, ваше высочество.
– Ну так приручи его или уничтожь, – заявил Лозен и занялся другими делами, которые казались ему более важными.
Скромные учителя Выдры научили его быть гордым. И от всей души презирать тех волшебников, что работают на таких, как Лозен, позволяя страху или алчности превращать волшебство в злодеяние. С точки зрения Выдры, ничто не могло быть отвратительнее подобного предательства по отношению к своему искусству и мастерству. Так что его весьма беспокоило то, что презирать Легавого он не мог.
Его сунули в кладовую одного из тех старых дворцов, которые теперь считались собственностью Лозена. В кладовой не было окон, а дверь, прочная, дубовая, окованная железом и укрепленная заклинаниями, способна была помешать выбраться оттуда и гораздо более опытному волшебнику. Лозен содержал целую армию весьма искусных и могущественных магов.
Легавый, впрочем, отнюдь не считал себя волшебником. «Все, что у меня есть, это мой нос», – говорил он. Он каждый день заходил к Выдре посмотреть, как тот оправляется после удара по голове и вывиха плеча, и поговорить с ним. И был, насколько мог видеть Выдра, настроен по отношению к нему вполне дружелюбно.
– Если ты не захочешь на нас работать, тебя убьют, – сказал он. – Лозен не может держать у себя таких, как ты. Так что лучше тебе пойти к нему в услужение, если он предложит.
– Я не могу.
Выдра заявил об этом скорее с сожалением, чем с уверенностью. И Легавый посмотрел на него с уважением. Живя в доме правителя-пирата, он безумно устал от угроз, от хвастунов и грубых хамов.
– А в чем ты сильнее всего?
Выдра ответил не сразу. И, хотя Легавый ему почти нравился, он вовсе не собирался ему доверять.
– В изменении формы, – пробормотал он наконец неохотно.
– Неужели в настоящих превращениях?
– Нет, в обычных иллюзиях. Например, могу зеленый листок превратить в золотой слиток. Как будто.
В те дни еще не было определенных названий различных видов волшебства и магических искусств, да и связь между этими искусствами и умениями еще не была достаточно ясна. Еще не существовало, как говорили впоследствии мудрецы с острова Рок, никакой науки для тех знаний, которыми они обладали. Но Легавый отлично понимал, что его пленник просто скрывает свои таланты.
– Так, значит, сам ты не можешь ни во что превратиться по-настоящему? Или хоть понарошку?
Выдра пожал плечами.
Ему было очень трудно лгать. Он считал, что врет так неуклюже, потому что не имеет подобного опыта. Но Легавый был куда опытнее и умнее его. Он понимал, что магия сама по себе сопротивляется неправде. Плетение заклятий, фокусы, ловкость рук и сомнительные трюки с мертвецами – все это лишь подделка, а не настоящая магия. Это всего лишь отражение в зеркале истинного бриллианта; бронза, которая притворяется золотом. Все они лжецы, и ложь процветает среди них. Однако искусство магии, хотя его тоже можно использовать неправильно, имеет дело с тем, что истинно, реально, и те слова, которыми пользуются настоящие маги и волшебники, являются словами Истинной Речи. Так что настоящим волшебникам обычно очень трудно соврать, особенно в том, что касается их искусства. В душе они всегда сознают, что любое сказанное ими лживое слово способно переменить мир.
Легавый даже испытывал жалость по отношению к Выдре.
– Знаешь, если бы тебя допрашивал Геллук, ему было бы достаточно произнести одно-два слова, и он вытащил бы наружу все твои знания, а заодно и твой разум. Я не раз видел, ЧТО остается после допросов нашего старого Белолицего. Послушай, а ты совсем не умеешь управлять ветрами?
Выдра, поколебавшись, ответил:
– Немного умею.
– А мешок у тебя есть?
Умеющие заклинать ветер обычно носили с собой кожаный мешок, в котором, как они утверждали, они держат ветры и который демонстративно развязывали или завязывали, чтобы, например, выпустить на волю «хороший» ветер или, наоборот, загнать внутрь ветер «плохой». Возможно, этот мешок был всего лишь чисто внешним атрибутом, и все же у каждого заклинателя ветров такой мешок имелся, у кого большой и длинный, у кого совсем маленький, точно кошель.
– Он дома, – сказал Выдра. И это не было ложью. У него действительно дома был кожаный мешок, в котором он хранил свои инструменты резчика и уровень. Да и по поводу умения заклинать ветры он также не лгал. Несколько раз ему удавалось поймать волшебный ветерок и заставить его надуть паруса, хотя он понятия не имел, как бороться с настоящей бурей или хотя бы сдерживать ее, а это, конечно же, настоящий заклинатель ветров должен уметь. Но он подумал, что лучше уж утонуть в морской пучине, чем быть убитым в этой проклятой дыре.
– Но ты ведь не захочешь использовать это умение на службе у короля?
– В Земноморье нет короля, – сурово и непреклонно заявил юноша.
– Ну, на службе у моего хозяина, – терпеливо поправился Легавый.
– Нет, – ответил Выдра и заколебался. Он чувствовал, что обязан кое-что объяснить этому человеку. – Понимаешь, здесь важнее мое «не могу», чем «не хочу». Я подумывал, не сделать ли мне затычки в обшивке корабля, поближе к килю – понимаешь, о чем я? Они бы сработали, когда судно вышло в открытое море, да еще при приличной волне. – Легавый кивнул. – Но я не сумел сделать это. Я ведь корабел! Я не могу построить корабль только для того, чтобы он потом утонул! Да еще вместе с теми, кто будет у него на борту. Мои руки никогда не смогут сделать такое. Вот я и сделал то, что мог. Я заставил судно плыть, куда оно само захочет. Но не туда, куда захочет он.
Легавый улыбнулся.
– Они, между прочим, корабль до сих пор еще не расколдовали, – заметил он. – Старый Белолицый вчера весь день ползал вокруг него на коленях, ворча и ругаясь. Приказал, чтобы заменили руль. – Он говорил о главном маге Лозена, бледнолицем человеке с Севера по имени Геллук, которого все в Хавноре очень боялись.
– Это ничего не изменит.
– А ты можешь снять то заклятие, которое наложил на корабль?
Усталое измученное лицо юного Выдры осветила самодовольная улыбка.
– Нет, – сказал он. – И я не думаю, что кто-нибудь еще это сможет.
– А вот это уже совсем плохо. Между прочим, ты мог бы воспользоваться своим умением, чтобы поторговаться с ними.
Выдра промолчал.
– Ну вот, например, такой нос, как у меня, – вещь очень полезная при заключении сделок, – продолжал между тем Легавый. – Не то чтобы я стремился с кем-то соревноваться, но тот, кто ищет, всегда найдет, как говорится… Ты когда-нибудь в шахту спускался?
Догадки магов порой куда ближе к знанию, даже если маг и не очень ясно представляет себе, какие знания он получил. Первым признаком одаренности Выдры, проявившимся, когда ему было года два-три, была его способность идти прямо к любому предмету, который считался потерянным: оброненному случайно гвоздю, положенному не туда, куда следует, инструменту. Он находил любую вещь, как только узнавал и выучивал то слово, которым эта вещь обозначается в разговоре. И в детстве одним из самых любимых его занятий было бродить в одиночестве по лесам и полям, чувствуя босыми ногами и всем телом подземные источники, рудные жилы и скопления, каменные слои и различные вкрапления в гранитной породе. Это было похоже на прогулки по огромному зданию, где он разглядывает бесчисленные комнаты, коридоры и лестницы, ведущие в просторные подземелья, где блестят на стенах серебряные подсвечники. И чем дальше он уходил, тем больше ему начинало казаться, что тело его сливается с телом земли, что он чувствует каждую ее жилку, каждый орган, каждый мускул – как свой собственный. Этот дар в детстве приносил ему огромную радость. Но Выдра никогда не искал ему никакого применения. Этот дар был его тайной.
