– Слушаю тебя, бичико, и ушам и глазам своим не верю. Сидит за столом еще мальчик, а говорит умудренный мужчина, – задумчиво проворчал князь. – Как так?
– Умные люди меня учили, батоно. Потому и жив по сию пору, – развел парень руками. – Скажи, Дато, у тебя в табуне молодые кони есть? Из тех, которых еще учить не начали?
– Конечно, есть, дорогой. Тебе конь нужен? Только скажи, лучшего приведут, – тут же вскинулся князь.
– Не мне, – качнул Елисей головой. – Ему, – он кивнул на княжича. – Мой человек сказал, что всадника вместе с конем учить надо. Тогда они друг друга сердцем слышать будут. Так что, найдешь такого коня?
– Все будет, Елисей, – решительно кивнул князь. – Что твой человек скажет, все достану. Пусть только поможет.
– Добре, – улыбнулся парень. – Завтра с ним говорить будем. Только сразу тебе скажу, Ильико. Опонас – казак суровый. Чуть что не так, может и нагайкой вытянуть. Так что лучше внимательно слушай, что он говорит, и старательно исполняй. Плохому он не научит, слово даю.
– Я запомню, Елисей, – тепло улыбнувшись, кивнул княжич.
* * *
То, что Опонас был заядлым лошадником, Елисей знал всегда, но того, что старик устроил князю, едва увидев его табун, не ожидал никак. Осмотрев всего пару коней, казак принялся материть табунщиков так, что те едва за кинжалы не схватились. В ответ сам Елисей демонстративно вытащил из кобуры револьвер и взвел курок, мрачно рассматривая табунщиков. Сообразив, что бросаться с заточенным железом на ствол просто экзотический способ самоубийства, мужики насупились и присмирели.
Князь же, внимательно слушая старика, то и дело бросал на них суровые, многообещающие взгляды. Кое-как угомонившись, Опонас выдал на-гора десяток советов о том, как правильно исправить только одному ему заметный ущерб, и принялся выбирать подросшего жеребенка. На сленге лошадников – стригуна. Чем именно старый казак руководствовался в своем выборе, никто так и не понял, но лошадник, выбрав жеребенка, ловко накинул ему на шею аркан и, в два счета стреножив, взялся за более тщательный осмотр.
Вздрагивая всем телом, жеребенок пытался шарахнуться или лягнуть казака, но тот, что-то еле слышно нашептывая, умудрился очень быстро успокоить его. Уже через пару минут жеребенок перестал вздрагивать и делать попытки вырваться. Судя по вытянувшимся физиономиям табунщиков, такого им тоже видеть не приходилось. Осмотрев, ощупав и обнюхав жеребенка, Опонас отступил в сторону и, одобрительно кивнув, с довольным видом проворчал:
– Добра лошадь будет, – добра он произнес с ударением на первый слог. – Теперь смотри, князь, чтобы эти криворукие его не загубили. В таком деле только лаской надо. А объезжать его я сам стану.
– Думаешь, мои люди сами его объездить не сумеют? – удивился князь.
– Угу, суметь-то сумеют, да только в страх его загонят. А тут не страх, тут любовь нужна. Сына сюда вези. Пусть сам за жеребенком ходит. А я помогать стану. А когда время придет, объезжу и ему передам.
– Дато батоно, лучше сделай так, как он говорит. Человека, лучше него лошадей знающего, я еще не видел, – на всякий случай добавил Елисей.
– Хорошо. Будет так, как просишь, – чуть подумав, решительно кивнул князь.
– От и добре, – с довольным видом кивнул Опонас. – И прикажи нам тут шалаш какой поставить. Поначалу тут поживем с сыном твоим.
– Зачем шалаш, уважаемый? – возмутился князь. – Вон там целый дом есть, где все табунщики живут. Там живите. Надо будет, еще один дом поставить прикажу.
– Э, нет, княже, – упрямо мотнул казак головой. – У них свои дела, а у нас свои будут. Да и жеребенок к своему хозяину привыкнуть должен. Да ты не беспокойся. Присмотрю я за обоими. Не впервой.
Князь растерянно оглянулся на парня и, увидев одобрительный кивок, только руками развел. Они вернулись в Тифлис, а из города спустя несколько часов в сторону княжеских выгонов отправился целый караван телег. С тем же караваном отправился и Ильико. Провожая сына задумчивым взглядом, Дато только тяжело вздыхал. Понимая его состояние, Елисей чуть усмехнулся и, подойдя поближе, тихо посоветовал:
– Не рви сердце, Дато батоно. Опонас плохого не сделает. Да и лучше Ильико там будет. Соблазнов меньше, да и слуг там не будет. Придется самому за собой ухаживать.
– Он сын князя, – вскинулся Дато. – Есть вещи, которые ему делать не нужно.
– Это если он дома. А ежели в походе? – тут же нашелся парень. – Хочешь, чтобы сын твой себя здоровым человеком считал, не мешай и не жалей. Точнее, жалеть можешь, сколько сам хочешь. Только сделай так, чтобы он этого не знал и не видел. Только так его к нормальной жизни вернуть можно.
– Ты говоришь так, словно сам без руки ходил, – помолчав, проворчал князь.
– Я, княже, в казачьей станице родился. А там всякие были. И безрукие, и безногие. И все себя воями считали, – огрызнулся Елисей.
– Не сердись, бичико, – сообразив, что ляпнул что-то не то, повинился князь. – Просто сердце за сына болит. Его не станет, что тогда будет? Кому все оставлю? Род прервется, беда будет.
– Вот потому я и решил помочь тебе, Дато батоно. Казаки ко всему привычные, а Ильико в царском дворце служил. Ему настоящая боль неведома.
Князь снова завелся, чтобы возразить, но сообразив, что парень прав, медленно выпустил набранный в грудь воздух сквозь плотно сжатые губы и, покачав головой, буркнул:
– Тебе, Елисей, только в политики идти. Любого уговоришь.
– Казак я, княже, – рассмеялся парень. – Казаком родился, казаком и помру. Ты лучше скажи, купца того искать перестал, или шустрят еще люди твои?
– Ищут, – мрачно кивнул князь. – Спрятался где-то, шакал. Когда его в столице арестовали, думал, всё. В тюрьму посадят, своего человека пошлю, он дело сделает. Нет, отпустили. А когда мои люди в его дом пришли, он сбежал уже. Где теперь, не знаю. Ищут.
– Плохо ищут, если он набрался наглости в Пятигорске появиться, – буркнул в ответ Елисей, машинально потерев пострадавший бок.
– Ай, не говори, – взмахнул рукой князь. – Сам, когда узнал, чуть их не пристрелил. Пойдем в дом, бичико. Нино с утра что-то на кухне затеяла. Для тебя старается, – добавил он, лукаво покосившись на парня.
– Добрая хозяйка будет, – вежливо кивнул Елисей.
– Слушай, Елисей, не пойму я. Она тебе что, совсем не нравится, да? – вдруг спросил князь, разворачиваясь к нему всем телом.
– Нравится, – честно признался Елисей, глядя ему в глаза. – Да только ты сам сказал, что хочешь ей жениха знатного и богатого. А я кто?
– Вай-ме, шени деда!
[1] – выругался Дато, схватившись за голову. – Это, раквия
[2], я ее счастливой видеть хочу, а что сказал, забудь. Дурак был. Мне Котэ прямо сказал, что дурак я. И что нравишься ты ей. Что скажешь?
